А теперь он зачем-то пришел к старику Декстеру?
Кронауэр дал мне несколько секунд, чтобы осознать значимость его имени и продолжил:
– Меня наняли вашим представителем. Но если, конечно, вы предпочитаете своего нынешнего адвоката, мистера Фельдмана… – Он улыбнулся шире, явно потешаясь над одной только мыслью, что ему могут предпочесть Берни.
Но мне было совсем не весело. Я удивился, растерялся и, нужно признать, даже насторожился.
– Не знаю, – осторожно произнес я. – Кто вас нанял?
Кронауэр терпеливо кивнул с видом человека, одобряющего предосторожность в потенциальных клиентах.
– Обстоятельства немного необычны, – признал он – человек, который защищал наркобаронов и наверняка привык получать в награду чемоданы, полные кровавых купюр. – Меня просили вам передать, что мой наниматель – мистер Эрман О. Ярому. – Кронауэр склонил голову набок, и вид у него стал одновременно веселый и поразительно уверенный в себе. Костюм, конечно, тоже делал свое дело. – Вы знакомы с мистером Ярому? – поинтересовался он, изогнув одну, четко очерченную бровь.
Держался он так превосходно, что мне было чему поучиться и даже поаплодировать. Но Декстера не так-то просто прельстить; его мозг наконец-то разогнался до своей обычной скорости – девяти миллионов оборотов в минуту.
Во-первых, я никогда не знал и не знаю никакого Эрмана О. Ярому. Во-вторых, маловероятно, что какой-нибудь незнакомец наймет для меня самого талантливого и, следовательно, дорогого адвоката в Майами. А значит, за этим именем скрывается кто-то другой. Только зачем? Единственная причина выступать под ложным именем – желание сохранить анонимность, а это означает, что мистер Ярому не хочет, чтобы его имя связывали с моим…
Но ведь он наверняка захочет, чтобы я узнал, кто он. Или, справедливости ради, она. Лишь кто-то из моего ближайшего окружения мог нанять Кронауэра с его заоблачными расценками. Только вот никого настолько близкого у меня не осталось – по крайней мере среди живых. Точно не друзья, потому что, кроме Винса, у меня никого нет. И, как мне теперь хорошо известно, Дебора бы тоже на такое не пошла. Она ясно дала понять, что обо мне думает, и не могла так разительно изменить свое отношение.
Исключить друзей, исключить семью, и кто тогда останется? На всем белом свете никому нет дела, жив я или мертв (хотя, пожалуй, список тех, кто искренне желает мне смерти, в последнее время значительно расширился). Не незнакомец, не друг, не член семьи. Остается только…
Я снова моргнул. Я отчаянно ждал озарения. Тут крошечный лучик света пролился в темной бушующей буре Декстерова сознания. Меня обошли – ловко и без усилий. Пока я стоял на черте, скорчившись от стартового выстрела, кто-то опередил меня, добежал до финиша и вернулся обратно. На меня нахлынула волна теплого облегчения, мои умственные силы наконец ко мне вернулись, и я понял, кто это был. Загадка крылась в имени.
Эрман О. Ярому.
За буквой «О.» не кроется ни Оскар, ни Оливер, ни даже Олифант. За ней вообще ничего не кроется. Она связана с предыдущим словом. Эрман. Эрмано. Hermano. Любой житель моего прекрасного города с ходу сказал бы, что по-испански это слово означает «брат». А «Ярому» – это лишь финишный штрих, еще одна подсказка, намек на нечто столь личное, что никто в мире не догадается, что он означает. Не имя, а место. Ярому. Анаграмма. У моря. Самое значимое место в моей жизни. У моря, в грузовом контейнере, где меня лишили нормальной жизни и окунули в кровавый мрак. У моря, где бедного, травмированного четырехлетнего Декстера нашли в луже крови его собственной матери спустя три дня после ее убийства; он был совсем один – рядом лишь мамочкина отрезанная голова и еще одно почти живое существо, как и я, омертвевшее изнутри.
Холодный маленький грузовой контейнер у моря, и мы трое устроились в нем одни-одинешеньки: мамочка, я и мой эрмано. Семья по крови.
Мой брат, перерожденный у самого моря. Эрмано Ярому.
Брайан.
И все же не все родные меня предали. На помощь пришла настоящая семья. Мой брат Брайан нанял для меня лучшего адвоката в городе.
Соображай я так же медленно, как излагаю мысли на бумаге, – мистер Кронауэр со скуки отправился бы в салон за педикюром. Но когда мозг Декстера работает на всех скоростях, моргнуть не успеешь – а молниеносный поезд его мысли умчался.
И вот я уже улыбаюсь и киваю Кронауэру.
– Конечно, – сказал я в трубку. – Дорогой Эрман… Как предусмотрительно.
– Вы знакомы с мистером Ярому? – повторил мой собеседник.
– Разумеется, – ответил я.
– И вы предпочитаете, чтобы вашим адвокатом в этом деле был я, а не мистер Фельдман? – поинтересовался он с еле заметной, но слегка высокомерной улыбкой.
Я улыбнулся ему в ответ гораздо шире и искренней.
– Совершенно верно, – сказал я.
Кронауэр дважды кивнул и открыл кожаную папку. Весь вид его при этом говорил: «Ну разумеется, а как иначе? Давайте приступим к делу».
Он опустил взгляд в бумаги и покачал головой.
– Боюсь, при задержании были допущены некоторые… – Кронауэр на миг замолчал и посмотрел на меня. – Несостыковки.
Я не совсем понял, что он имеет в виду, но, памятуя о последних событиях, решил, что это, вероятно, плохо.
– Какие несостыковки? – спросил я, сомневаясь, хочу ли услышать ответ. – В хорошем смысле?
– В хорошем. – Кронауэр произнес это слово так, точно оно было неприличным. – Но только в том случае, если вам нет дела до закона. – Он неодобрительно покачал головой, но во рту у него сверкнул один зуб, точно у волка, который безуспешно пытается спрятать клыки. Кронауэр поднял документы. – Боюсь, ничего по-настоящему хорошего здесь нет.
– О, – сказал я, не до конца понимая, что он имеет в виду. – И что это значит? Для меня?
Кронауэр улыбнулся и выставил свои волчьи клыки напоказ.
– Скажем так, – продолжил он. – Если завтра в это же время вы по-прежнему будете сидеть здесь – значит, я мертв. – Он закрыл папку, и улыбка его стала шире. – А умирать, мистер Морган, я пока не собираюсь.
Вероятно, где-то на свете все же существует злое божество, которое трепетно заботится о гадких мира сего. Потому что Кронауэр не умер и сдержал свое слово, что особенно ценно, когда каждая минута на вес золота. И это Кронауэр, а никакое не золото, вытащил Декстера из тюрьмы меньше чем за сутки.
Следующим же утром, спозаранку, так и не успев постигнуть эпикурейского наслаждения от местных яств, я стоял на парковке перед зданием «СИИТГН», щурясь от солнца и гадая, как мне теперь быть.