Кларк — стройный, широкоплечий, атлетически сложенный фанатик софтбола [разновидность бейсбола; размеры поля меньше, а игра ведется более крупным и более мягким мячом] — снисходительно улыбнулся:
— Не спорю, Макс, но не вижу, что именно. Может, базы данных не так полны, как предполагается. Но для практических нужд, по-моему, мы чертовски хорошо осведомлены. Вот только твоя абракадабра не подходит ни под какой шаблон. В общем, двум символам нашлись эквиваленты. Один в хинди, другой в кириллице. Из чего следует, что это чистой воды совпадение. Если составить наугад несколько черточек и крючочков, непременно выйдет что-нибудь похожее на букву. — Он поглядел на лежащую на столе фотографию. — Макс, это шутка.
Макс поблагодарил Кларка и поехал обратно на аэродром Челлис, гадая, кто тут шутник, а кто — объект насмешек. Проблема попеременно то озадачивала, то раздражала его. Это непременно какая-нибудь бандитская штучка, иначе и быть не может.
Он ехал по шоссе N_1-29, когда Стелла дозвонилась до него по сотовому телефону:
— Тебе звонят из Колсоновского. Ответишь на звонок?
Уже? Ведь прошло всего два дня!
— Ладно, переключи.
— Хорошо. Да, еще!
— Что?
— На том конце взволнованы.
В трубке щелкнуло.
— Мистер Коллингвуд? — Стелла оказалась права: говорившая будто только что взбежала на пару этажей.
— Да, это Макс Коллингвуд. Чем могу служить?
— Моя фамилия Кэннон. Из Колсоновского института. Насчет образцов, оставленных вами позавчера.
— Ясно.
— Как я понимаю, сейчас вы не у себя?
— Я буду там через десять минут. Что вы выяснили?
— Можно с вами встретиться там? — вопросом на вопрос ответила она.
Темнокожая стройная женщина лет за тридцать, с доброй улыбкой и широкими скулами, в темно-синем деловом костюме и с кожаным портфелем в руках, едва сдерживала волнение. Визитная карточка именовала ее заведующей лабораторией Колсоновского института.
— Рада познакомиться, мистер Коллингвуд, — протянула она руку для пожатия. — Я Эйприл Кэннон.
— Не ожидал вас увидеть так скоро, — сказал Макс, принимая у нее пальто.
Она лишь заговорщицки улыбнулась, потом села, положив портфель на колени, и пристально поглядела на Макса.
— Признаюсь, обычно мы не доставляем заказы на дом, мистер Коллингвуд. Но мы с вами знаем, что столкнулись с чем-то весьма необычным.
Макс кивнул, словно так и предполагал.
— Где вы это взяли? — Ее взгляд стал пронзительным.
Макс на мгновение задумался, не удержать ли источник в секрете. Впрочем, какого черта! Об этом было по телевидению.
— Она была зарыта на границе.
— Яхта? Та, что нашли на ферме?
Макс молча кивнул.
— Яхта. Ну, черт меня подери! — Эйприл уставилась невидящим взором в пространство. — Можно на нее посмотреть?
— Разумеется. Там уже перебывала куча народу. — Макс заметил, что мысли Эйприл витают где-то далеко. — Так что же вы хотели мне сообщить?
— Позвольте задать вам один вопрос. — Она пропустила его реплику мимо ушей. — Вы больше нигде не оставляли эти образцы?
— Нет.
— Хорошо. — Она расстегнула портфель, извлекла оттуда папку и протянула Максу. — Как у вас с химией?
— Плоховато.
— Ничего страшного. Послушайте, мистер Коллингвуд...
— Полагаю, разговор пойдет быстрее, если вы будете звать меня просто Макс.
— Ладно, Макс, — улыбнулась она. У Макса сложилось впечатление, что она его не видит. — У Колсона оборот маленький. Я делала анализы собственноручно. Больше никто не знает.
— Не знает чего?
Она указала на папку.
Открыв ее, Макс увидел одностраничный формуляр.
— Может, переведете это для меня на нормальный язык?
— А нас не подслушают? — огляделась Эйприл.
— Нет, — изумленно отозвался Макс.
— Ладно. Материал волокнистый. Волокна весьма тонки и переплетены между собой. — Тут ее голос снизился почти до шепота. — У него атомный номер сто шестьдесят один. Это трансурановый элемент.
— Что значит трансурановый?
— Это искусственный химический элемент.
— А это плохо?
— Трансурановый, причем с лихвой. Мы синтезировали один такой, он даже пока не получил названия. Так у того атомный номер сто двенадцать. А ведь он возглавляет список. То есть возглавлял. А этот материал... — Она покачала головой. — Он не должен существовать.
— И что вы этим хотите сказать?
Лицо ее приняло настороженное выражение.
— Технология производства подобных материалов не известна никому на свете. Даже будь она известна, этот химический элемент оказался бы крайне нестабильным. И горячим.
— Горячим? В смысле — радиоактивным?! — Макс начал лихорадочно прикидывать, долго ли он пробыл рядом с парусами.
— Да. Должно быть. — Она извлекла остатки образца и поднесла его к лампе. — Но он в полном порядке. Может быть, за определенным пределом трансурановые утрачивают радиоактивность. Не знаю. Никто не знает.
— А вы вполне уверены?
— Да. Разумеется, уверена.
Макс встал и подошел к окну. Заходящая на посадку "сессна" только-только коснулась полосы.
— По-моему, я просто не понимаю того, что вы рассказываете.
Эйприл долго не отвечала.
— Некто, — наконец прервала она молчание, — где-то совершил технологический скачок вперед, намного опередив нас. Громадный скачок.
— И насколько это важно?
— Макс, я говорю не просто о продвижении вперед. Я говорю о световых годах. Этого просто не может быть!
— Очевидно, все-таки есть, — развел руками Макс.
— Наверное. — Ее взгляд снова приобрел отсутствующее выражение.
— Ну, и каковы же выводы? Это имеет какую-нибудь коммерческую ценность?
— О, несомненно. Электронные оболочки предельно стабильны. _Предельно_. Я уже проделала ряд испытаний. Ткань не взаимодействует с другими веществами.
— Я что-то по-прежнему не улавливаю сути.
— Она практически не поддается разрушению.
И тут у Макса впервые нашлось возражение:
— Что-то вы путаете! Этот образчик я отрезал обыкновенными ножницами.
— Я говорила не о таком разрушении, — покачала она головой. Разумеется, материал можно разрезать. Или сломать. Но коррозия ему не страшна. Он не рассыплется сам по себе. — Эйприл пристально вглядывалась в его лицо, должно быть, в попытке угадать, не утаивает ли он что-нибудь. Как, по-вашему, если я поеду туда прямо сейчас, мне позволят взглянуть на судно нынче вечером?
— Наверняка. Я позвоню и замолвлю за вас словечко, если хотите. — И тут смутная мысль, брезжившая где-то на периферии его сознания, вдруг обрела четкую форму. — Вы говорите, он не разлагается. И каков же возраст образца?
