— Настоящее! Чудеса в решете!
— Все настоящее, — сухо сказал Озеров, — только теплохода нет.
— Найдем, — объявил Хмелик, — я в эту игрушку верю. Настраивай его на теплоход, настраивай! — закричал он. — Большой, высокий, широченная труба, дым клубится, на корме — «Эстония» латинскими буквами. Что такое латинский шрифт, браслет, конечно, не знает, ты представь зрительно. Подхлестни мозг, старик, воспроизведи картину. Ей-богу, не трудно.
Озеров вспомнил теплоходы в одесском порту и моментально представил себе круглую высокую корму с крупной латинской надписью. И она появилась перед ними, вырванная невидимым джинном из бескрайней водяной пучины, слитного свинца моря и неба.
— Нашли! — радостно прошептал Хмелик и толкнул Озерова. — Объезжай.
Озеров повиновался, и лайнер повернулся к ним боком; его высоченный борт уходил под потолок комнаты, обрезанный синей светящейся ленточкой. Казалось, можно было коснуться белой металлической обшивки. Хмелик так и сделал, но его рука вошла в борт, как в воздух.
— Понятно, — сказал он, — касание не полное. Следующий этап — нуль-проход. А какая каемочка?
— Оранжевая, я говорил уже. А почему они светятся?
— Откуда я знаю? Перед нами физически необъяснимое чудо. По крайней мере, законами нашей физики. Во всяком случае, это не аргон и неон. Можно предположить какие-то атмосферные явления на границах слоев воздуха различной плотности, но лучше подумать скопом. Тут много умов понадобится.
Белая стена борта растворилась в пустынной прогулочной палубе с покинутыми уже шезлонгами и закрытыми оконными жалюзи кают первого класса, — это Озеров подумал о населении теплохода. Невидимый объектив телевизора, как ножом, разрезал всю линию примыкающих к борту кают, но Игоря Хмелик не обнаружил. Звуки рояля, доносившиеся из открытых дверей, привели в голубой салон, где одиноко музицировала седая горбоносая дама. За мелькнувшей в коридоре белой курткой официанта проследовали в ресторан, светлый и шумный. Медленно маневрировали между столиков, разглядывая пассажиров. Озеров чувствовал, как пальцы Хмелика все сильнее впиваются в его руку, и наконец Хмелик вскрикнул:
— Стой! Он.
Озеров увидел близорукого блондина лет тридцати, с аппетитом обсасывающего куриную косточку. Его модный элегантный костюм радужно поблескивал в свете люстры, как нефтяная пленка на мокром асфальте.
— Где будем выходить? — спросил Озеров.
— Погоди, не отключайся, — заторопился Хмелик, открыл шкаф и принес два пиджака. — Мы с тобой примерно одной комплекции, а то как-то неудобно в одних рубашках. Все-таки заграничный рейс.
Озеров поднял «окно» до шлюпочной палубы. Здесь в окружении огромных, затянутых брезентом шлюпок можно было высадить целый десант. В свете далекого фонаря виднелись надраенные доски палубы с просмоленно-черными стыками. Озеров, перешагнув оранжевую ленточку, постучал каблуком по этим доскам.
— Еще один парадокс — арифметический, — обернулся он к Хмелику. — Чему равен человеческий шаг? В данном случае тысяче километров. А может, и двум.
— Давай, давай, — подтолкнул его Хмелик, — пошли, — и прыгнул на палубу.
За ним Озеров. И сразу все, что осталось позади, — Москва, набережная, их восьмиэтажный дом, комната Хмелика — скрылось за сумеречной мглой моря и неба. В пролете палубы гулял соленый морской ветер. Глубоко внизу пенились неразличимые в брызгах вороненые волны.
— Валька, наверно, уже пришла и потрясена: меня нет и записки нет. А как хорошо, Андрей! — проговорил Хмелик, впервые называя Озерова по имени. Глаза его искрились неподдельным восторгом. — Как жаль, что человечество еще не владеет этим открытием!
Они спустились по трапу двумя этажами ниже и вошли в ресторан. Хмелик решительно подошел к уже знакомому столику и, указав Озерову на свободное место, спросил не без лукавинки в голосе:
— Может быть, разрешите присесть?
Блондин в поблескивающем костюме, не узнавая, а может быть, просто не вглядываясь, кивнул.
— Недели не прошло, а он уже не узнает друзей и соратников. Ау, Игорь, ку-ку!
Игорь положил на стол обкусанный ломтик хлеба и надел очки.
— Севка! — воскликнул он. — Ты или не ты?
— «Кто знает, ты явь или призрак… ты будешь ли, есть ли, была ль?» — продекламировал Хмелик.
Зрачки Игоря за очками разлились до белков.
— Откуда вы? Каким образом? — И вдруг с ноткой испуга: — Что-нибудь случилось?
— Случилось. — Хмелик положил на стол свою папку. — Пока ты плыл, Лялька целый кусок выдала.
— Какая Лялька? — спросил Озеров.
— Наше кибернетическое сокровище. Не мешай, — отмахнулся Хмелик и продолжал, почти гипнотизируя Игоря. — Еще при тебе Мишка Поливанов над программой работал?
— При мне, — кивнул Игорь. — С грузинского на арабский. Не поет.
— Запела, — сказал Хмелик. — Данелия произвольный текст взял. Из курса статистической физики на грузинском. В основе программы те же образцы перевода. Мы даже букв не знаем, ни грузинских, ни арабских, — он обернулся к Озерову, — а она выдала.
— А верно? — усомнился Игорь. — Вдруг абракадабра?
— Сверяли. Вот погляди, — он подтолкнул папку к Игорю, — тут все данные.
Игорь медленно перелистал подшитые записи, потом начал читать. О чем-то спросил Хмелика, тот ответил. Еще вопрос и ответ, но для Озерова с таким же успехом разговор мог продолжаться и по-грузински и по-арабски.
— …точнейшая обработка буквенной информации.
— …дискретная экстраполяция отображения.
— …а правила эквивалентных преобразований?
— …а язык для сокращенных записей алгоритмов?
— А закусить здесь можно? — не выдержал Озеров: с подноса проходившего мимо официанта пахло чем-то невыносимо вкусным.
— Идея! — хохотнул, отвлекаясь от разговора, Хмелик и остановил официанта: — Сообразите нам что-нибудь из ужина. Только быстро.
— Шницель?
— Два и бутылку рижского. А ты, Игорь, рассчитайся и ступай к себе. Доклад дополнять придется: как-никак новый компонент!
Игорь нерешительно поднялся; что-то его смущало.
— А как вы догнали нас? На самолете?
— На вертолете. Иди.
— А с каютой как? Устроились?
— В салоне на рояле. Иди, иди!
— Мистика, — пробормотал Игорь, — ей-богу, мистика.
— Физика! — заорал Хмелик. — Чистая физика!
Игорь ушел с драгоценной папкой, а Хмелик с Озеровым молча доели принесенный официантом шницель и так же молча поднялись на палубу. Из-за облака выглянула луна, разрезав черную гладь моря блестящим клинком. Хмелик сказал мечтательно:
