Она не смогла воспротивиться. Привязанность к отцу все же была слишком сильна, чтобы взять и просто уйти, не окончив этот разговор. Если между ними останется недосказанность, они уже не смогут жить и общаться, как прежде, хотя Юнона подозревала, что прошлое уже необратимо ушло...
- Отец, неужели ты не мог просто промолчать, как делал многие годы, когда я спрашивала про маму? - с горьким упреком произнесла она.
- Мог, - ответил Герон, подводя дочь к входу в тесную шлюзовую камеру. - Но не забывай, я сам позвал тебя в сектор гидропоники. Твой вопрос уже не играл решающей роли. Разговор на тему измененных состоялся бы, так или иначе. - Он открыл овальный люк и жестом указал дочери на переходной тамбур.
Она вошла в тесную камеру, по-прежнему ощущая, что дрожит всем телом.
- Причина во мне? - пересилив дурноту, спросила Юнона, протягивая руку, чтобы взять из специальной ниши защитный костюм, без которого выходить на поверхность Селена было равнозначно самоубийству.
- Ты повзрослела, Юна, - ответил Герон, помогая ей облачиться в свободно ниспадающий балахон с островерхим капюшоном. - Я не слепой и вижу, как смотрят на тебя молодые парни.
Юна покраснела:
- При чем тут это, отец?
- Сейчас узнаешь. - Он взял из ниши второй балахон и начал ловко облачаться в нехитрую экипировку.
Затянув шнуровку, он посмотрел на дочь сквозь мягкую прозрачную лицевую пластину и плотно закрыл внутренний люк. Теперь они стояли тесно прижавшись друг к другу.
- Не суди слишком торопливо и опрометчиво, - голос Герона прозвучал глухо и невнятно. - Держи себя в руках, Юна, и помни, что я люблю тебя. - С этими словами он начал открывать механизм второго люка.
Этим выходом на поверхность уже давно никто не пользовался, и овальная плита не сразу поддалась усилиям Герона, а когда она все же сдвинулась с места, то на пол переходного тамбура посыпались куски потерявшего эластичность уплотнителя.
Юнона стояла, не в силах предугадать, что произойдет в ближайшие минуты. В голове девушки царил настоящий хаос, мысли путались, а в душе по-прежнему стыл обыкновенный человеческий страх перед грядущей неизбежностью.
***
Над этой частью Селена наступал вечер.
Жгучий диск солнца уже висел так низко над горизонтом, что отвесные стены кратера отбрасывали постепенно удлиняющиеся, угольно-черные тени с резко очерченными границами.
Юнона редко выходила за пределы города, и реальность Селена пугала ее. Отец был прав, - их мир уже давно не предназначен для живых существ, стоило немного постоять, наблюдая за стремительными физическими метаморфозами, происходящими на грани света и тьмы, чтобы слова Герона наполнились реальным, доходчивым смыслом.
Нагретые скалы дышали дневным жаром, но там, где пролегли глубокие тени, на смену зною уже пришел холод. В такие предзакатные часы можно было увидеть, как рядом, буквально в нескольких метрах друг от друга, лежат совершенно разноликие пространства. Над освещенными участками равнины разреженный воздух все еще струился зыбким маревом, а в тени скал камни уже успели покрыться белесой коростой наледи. Над желто-коричневой равниной, образующей дно кратера, стремительно возникали смерчи, поднимающие вверх столбы мелкой реголитной пыли, изредка до слуха долетали приглушенные хлопки - это лопались, рассыпаясь на острые обломки, не выдержавшие резкого перепада температур фрагменты скал...
Дикий, неприветливый, лишенный даже намека на жизнь мир. Трудно представить, что когда-то он выглядел совершенно иначе и на месте выжженных безжалостным солнцем пространств росла трава, высились деревья и к лазурным небесам вздымались многоэтажные дома городов.
Теперь о былом расцвете цивилизации напоминали лишь оплывшие контуры руин, лежащие посреди кратера.
Обжигающее прикосновение солнца ощущалось на каменистой площадке, где стояли Герон и Юнона. Плотная, не пропускающая воздух ткань защитных костюмов хоть и имела термоизолирующие свойства, но все равно тело покрывалось липкой испариной, а смотреть в сторону горячечного диска дневного светила было попросту невозможно.
Юна повернула голову и, соприкоснувшись своим мягким забралом с лицевой маской отца, спросила:
- Что ты хотел мне показать?
Суровая реальность Селена на миг отодвинула прежние страхи, и в ее душе вновь проснулось теплое чувство, которое она испытывала к Герону, однако его последующие действия заставили девушку испытать ужас еще более глубокий, чем при разговоре в оранжерее.
Там она пугалась слов, здесь же, на ровной скальной площадке, где с древних времен сохранились обломки непонятных конструкций, ей предстояло увидеть подтверждение самых худших опасений, что зародились в душе во время разговора.
Герон медленно поднял руку, взялся за шнуровку своего балахона и одним ловким, заученным движением распустил ее, позволив защитному костюму соскользнуть с плеч, упав к ногам серой бесформенной массой.
Юнона невольно вскрикнула, попятившись, пока ее спина не уперлась в острый выступ скалы.
Отец совершенно спокойно стоял в лучах закатного солнца, и, вопреки ожиданию, кожа на его руках и лице, не защищенная одеждой, оставалась прежней - матово-коричневой от загара, по ней не поползли пузыри ожогов, глаза не ослепли, а горло не сдавил удушливый спазм...
Герон повернулся и напряженно посмотрел на дочь:
- Как видишь, со мной не случилось ничего ужасного.
У Юны все помутилось перед глазами.
Страшная, жестокая правда ошеломляла, ей казалось, еще немного - и рассудок не выдержит осознания того, что самый родной и близкий человек на самом деле был измененным...
Ее сознание не померкло от испытанного шока, а жуткая мысль скользнула дальше...
Если он измененный и ее мать также была осенена злым проклятием Селена, значит...
- Ты тоже измененная, дочка, - дошел до ее сознания голос Герона.
- Нет! - выкрикнула она. - Я не хочу тебе верить!
Герон пожал плечами, сделав шаг по направлению к дочери.
Она инстинктивно вжалась в скалу, каменея от ужаса. Отступать было некуда, страх перед открывшейся правдой мгновенно иссушил волю, и Юнона поняла - сейчас ее защитный балахон падет к ногам, чтобы...
- Пойми, Юна, контролируемое изменение - это не проклятие, а благо. Только так можно выжить в современных условиях Селена. Я понимал это, когда принес тебя к мудрому Гоуму. Ты была маленькой девочкой, обреченной влачить жалкое существование в каком-либо из подземных городов-убежищ, но я не хотел для своей дочери такой судьбы. Мой учитель сделал тебе инъекцию микромашин, но, кроме крохотного серебристого пятнышка на ягодице, ты не несешь никаких внешних признаков изменения.
