Электропоезд, в котором ехал Виктор, выйдя из Москвы, круто взял на север, прогрохотал над Волгой у Ярославля, миновал мутную Вятку, Уральский хребет и вырвался у Тюмени на просторы Западной Сибири.
Виктор, выехавший с первой небольшой партией, сразу настроился на романтический лад. Пусть пролетал он над этими местами год назад с Батыгиным, пусть проплывали под вертолетом двойные колеи электрифицированной Сибирской магистрали, бетонированные шоссе, березовые колки, овальные, блюдцеобразные озера... Все, что он делал теперь, представлялось ему совсем в ином свете - значительным, важным!
Подлинная романтика началась, однако, позднее, когда они выехали из Минусинска и направились по Усинскому тракту в Кызыл. Дорога раскручивалась, как кинолента. Сначала она шла степью, и суслики, столбиками застывшие у норок, освистывали машину, а потом горы, маячившие вдали, приблизились, и машина пошла вверх, упрямо подбираясь к плотной стене леса. По бесконечному серпантину дороги, минуя бесчисленные мостики, они поднялись высоко в горы. Виктор ехал в кузове и жадно смотрел вокруг. Он и не думал, что это может быть так увлекательно. Вековая замшелая тайга - чернь - подступала вплотную к дороге, и казалось, что ели и пихты нестройными толпами бегут вниз по склону прямо на грузовик. Могучие горбы сопок, широкие пади между ними, седловины под самым небом, холодные сизые ущелья, рокот рек и щетина дальнего леса - все это представлялось Виктору единой гигантской картиной, сработанной неведомыми колоссами.
Быстро промелькнули первые недели в Кызыле.
- Завтра, должно быть, наши приедут, - сказал однажды Виктору завхоз экспедиции.
Вечером Виктор неожиданно затосковал - об отце, о матери, разлука с которыми не казалась ему легкой, о Батыгине, так ничего и не сказавшем ему на прощание, о Светлане. Да, и о Светлане. Он несколько раз встречал ее в Москве и всегда вместе с Дерюгиным - тот ухаживал за Светланой и, видимо, тоже нравился ей. Она не обращала внимания на Виктора, а его смущали, волновали мысли об этой девушке, и он не мог заставить себя не думать о ней... Как видно, не так уж это просто - быть настоящим исследователем, скитаться по Земле, тосковать в чужом доме, в чужой комнате, прислушиваясь к вою ветра за Окнами... Но как же он тогда будет скитаться в межзвездных пространствах? Как он расстанется с Землей, если тоскует по родному дому?.. Виктор припомнил свои прежние раздумья - ведь раньше ему всегда казалось, что расстаться с Землей будет очень просто, что Земля неинтересна, и удивился: чувство тоски было новым, странным.
"Вздор, - сказал он самому себе. - Расстанусь. Только бы взял Батыгин..." А не возьмет - наступит день, и он, Виктор, сам уведет звездолет с Земли!"
Виктор подошел к окну. Вечерело. Шквалами налетал ветер, пронося по улицам города облака пыли и песка.
"Хорошо, что наши завтра приедут", - подумал Виктор.
И почти тотчас распахнулась дверь. На пороге появился шофер экспедиции.
- На базу, быстро! - сказал он. - Машины пришли!
Виктор выбежал следом за ним из дома и едва не задохнулся, глотнув вместе с воздухом песку и пыли.
Они подоспели к базе, когда вторая машина, натужно урча, вышла из-за поворота и остановилась. Из кузова выпрыгнули люди и бросились открывать борт. Виктор подскочил к ним, чтобы помочь, и через полминуты уже бежал к складу с тяжелым тюком на плечах. Сбросив на складе ношу, Виктор подумал, что лучше бы остаться тут, - принимать тюки и не выходить, пока не утихнет пылевая буря, но, упрямо склонив голову, выскочил наружу.
Машины одна за другой появлялись из свистящей палевой мглы, и все новые и новые люди включались в работу. Мимо Виктора быстрым шариком прокатился маленький человек с большим свертком на плече. "Травин!" - узнал Виктор и тотчас едва не столкнулся с Дерюгиным.
Уже давно знакомое чувство радости, рожденное коллективной работой, охватило Виктора.
Он вновь бросился к машине. Но его опередил Травин.
- Торопись, торопись! - сказал он и сразу же укатился обратно.
А потом Виктор увидел Светлану. Она стояла в кузове и подтаскивала к краю тюки, поворачиваясь так, чтобы хоть немного защитить лицо от секущей пыли...
Ливень начался сразу, как будто над Кызылом одним движением перевернули огромную бадью. Через минуту пыль улеглась, а мокрые, черные от грязи фигуры продолжали метаться между складом и машинами.
- Шабаш! - возвестил чей-то могучий бас.
Виктор протянул руку Светлане, чтобы помочь спрыгнуть, но она спрыгнула сама, и они вместе побежали к складу.
Десятка три мокрых грязных людей собрались в тесном помещении. Зажгли свет. Теперь, когда и трудная дорога, и пылевая буря, и дождь были позади, уставшие люди смеялись и шутили, словно они только что вернулись с загородного пикника. Песок и пыль еще скрипели у Виктора на зубах, но он тоже заразился общим веселым настроением. В эти минуты все толпившиеся вокруг люди казались ему близкими, дорогими, давно знакомыми, и ему хотелось поделиться с кем-нибудь этим своим ощущением. Виктор разыскал в толпе Светлану. Она спокойно стояла среди общего хаоса, держа во рту шпильки. Ее красивые смуглые руки с круглыми локтями были закинуты за голову, и она терпеливо и сосредоточенно укладывала волосы. Виктор долго молча смотрел на нее, но подойти почему-то не решился...
Денни Уилкинс был молод - ему шел всего двадцать пятый год, но в отделе Герберштейна он ценился как работник высокого класса.
Денни Уилкинса "открыл" сам Герберштейн, он нашел его лет двенадцать назад подыхающим с голоду в Детройте. Герберштейн знал о совете наполеоновского министра Талейрана не доверяться первому впечатлению или побуждению, потому что обычно оно бывает самым благородным. Но для Герберштейна - разведчика - первое впечатление или побуждение слишком часто оказывалось единственным. Он сумел заглушить в себе все лишнее, идущее от человечности, и никакие эмоции никогда не мешали его трезвому, спокойному анализу.
Герберштейн впервые увидел Денни Уилкинса, когда тот пытался украсть деньги. О причинах, толкнувших его на столь рискованный шаг, Герберштейну не пришлось гадать: изможденное, с ввалившимися щеками лицо рассказало ему заурядную историю. Но не самый факт заинтересовал Герберштейна - мало ли мелких и крупных воров приходилось ему видеть! - его поразила ловкость, с которой голодный мальчишка ориентировался в толпе, то подсознательное чувство обстановки, которое у опытных разведчиков вырабатывается с годами, а Денни Уилкинсу, видимо, было присуще от рождения.
Мальчишка не украл деньги. Он мог их вытащить, но не вытащил. С рассеянным видом он отвернулся от намеченной жертвы и вдруг метнул быстрый злой взгляд на Герберштейна, хотя тот держался в стороне и старался не смотреть на мальчишку пристально.
