- Еще немножко, - попросил Виктор.
Он медленно пошел по цеху. Весь мир перестал существовать для него: был звездолет и был он, Виктор, а больше ничего не было. Дойдя до передней части звездолета, Виктор долго рассматривал его тупой нос... Неужели он не полетит на этом звездолете? Неужели он останется на Земле, когда этот прекрасный корабль устремится навстречу неизвестному?..
- Я все равно полечу с вами, - сказал Виктор и посмотрел на Батыгина сухими остановившимися глазами.
Батыгин усмехнулся.
- Полечу! - повторил Виктор. - Я заслужу. Вот увидите - заслужу!
- Да, право на подвиг нужно заслужить, - словно в раздумье сказал Батыгин.
Андрей Тимофеевич знал, что Виктор пошел в Институт астрогеографии к Батыгину, и решил серьезно поговорить с сыном, как только тот вернется. "Виктор уже в том возрасте, когда пора переходить от фантазий к реальным взглядам на жизнь", - думал он.
Отец Виктора немало работал и немало размышлял. И хотя по складу своего характера он всегда предпочитал организационную, снабженческую работу, однако он много читал и одно время под влиянием жены, Лидии Васильевны, даже по-настоящему увлекался историей. Андрей Тимофеевич перечитывал толстые монографии, порою по-разному трактующие одни и те же вопросы, и неизменно находил в них нечто общее: все они говорили о мучительных противоречиях человеческой жизни, о взлетах и падениях, прогрессе и преступлениях, войнах и дипломатических интригах, голодовках и восстаниях, о стройках, на которых гибли сотни людей. Андрей Тимофеевич не удивлялся этому: человечество в потемках шло к своему счастью, к благополучию; ведь только последние сто лет в руках у людей был компас, но и с ним они не раз ошибались. Зато теперь сотни миллионов пришли к социальной справедливости, покончили с нуждой; и Андрей Тимофеевич видел - человечество, как уставший после долгой и трудной дороги путник, радуется отдыху и покою, радуется возможности жить, не зная нужды...
Андрею Тимофеевичу казалось, что время революционных сдвигов в истории человечества ушло в прошлое, сменилось эпохой неспешного эволюционного развития.
Обо всем этом Андрей Тимофеевич думал не отвлеченно: он имел в виду сына, его будущее. Занятия историей открыли Андрею Тимофеевичу очевидную истину: во все эпохи, - и при рабовладении, и при феодализме, и при капитализме, - общественный прогресс сопровождался множеством личных трагедий. Так было, например, в эпоху Петра Первого, прогрессивным реформам которого сопутствовали казни, ломка привычного уклада жизни, усиление гнета. Так было в годы французской буржуазной революции: она расчищала дорогу молодому капитализму, но сколько голов слетело с плеч, сколько разоренных землевладельцев эмигрировало из страны!
И Андрей Тимофеевич совершенно справедливо считал, что коммунизм покончит с противоречием между личным и общественным, что общественный прогресс более не будет приводить к личным трагедиям, - наоборот, - будет способствовать личному счастью. А это означало, что жизнь его сына пройдет ровно, спокойно, счастливо; лишь по книгам узнает он о нужде, каторжном труде, переутомлении; ему никогда не придется рисковать жизнью, и он не поседеет к сорока годам.
Так думал Андрей Тимофеевич. И не только думал, но и прилагал все усилия, чтобы направить сына в общее, как ему казалось, русло, чтобы избавить его от лишних переживаний, волнений, трудностей...
А Батыгин - Батыгин был из другого, чуждого Андрею Тимофеевичу мира. Он еще сохранил в душе лихорадку прошлых эпох, он нес с собою риск...
...Виктор вернулся домой притихший, замкнутый. Андрей Тимофеевич и Лидия Васильевна принялись расспрашивать его, но Виктор отвечал сбивчиво, неохотно. Тогда Андрей Тимофеевич, возвращаясь к старой теме, сказал сыну, что они с матерью против его увлечения астрогеографией...
А Виктор, почти не слушая, думал о своем.
- Николай Федорович говорит, что право на подвиг нужно заслужить, вместо ответа сказал он.
- Что это еще за вздор? - насторожился Андрей Тимофеевич.
- И я заслужу его! - твердо сказал Виктор. - Но как заслужить? Что нужно еще делать?
Андрей Тимофеевич и Лидия Васильевна молчали. Виктор так и не получил совета.
Через неделю начался новый учебный год, и Виктор отправился в школу. Во всех социалистических странах недавно было введено всеобщее высшее образование. Учение продолжалось восемнадцать лет: поступали в школу с семи, а кончали в двадцать пять.
С восьмого класса в школах вводилась производственная практика: два часа в день, после занятий в классе, каждый подросток работал на заводе или в мастерских под наблюдением опытных мастеров-педагогов. До девятого класса включительно все дети занимались по единой, обязательной для всех программе. Но начиная с десятого класса учащиеся разделялись на "потоки": математический, гуманитарный, биолого-географический, технический, в соответствии со своими наклонностями.
Виктор Строганов учился в одиннадцатом классе биолого-географического потока, но астрогеография у них еще не преподавалась. Несмотря на осложнившиеся отношения с Батыгиным, Виктор знал, что не отступит от задуманного и все равно станет астрогеографом. Он не изменил своего режима и по-прежнему много тренировался. Он пошел к врачам, и они подтвердили, что его детская болезнь - вестибулярная недостаточность - преодолена, что у него прекрасно развито чувство равновесия и безупречная координация движений. Он уговорил знакомого врача проверить реакцию его организма на возбуждающие, успокаивающие, тормозящие препараты, на внезапное сильное волнение, и врач констатировал высокую эмоциональную устойчивость юноши. Он продолжал приучать себя к малообъемной, но калорийной пище... Но Виктор постоянно помнил, что всего этого мало, - помнил о словах Батыгина, а посоветоваться ему было не с кем.
Виктор и хотел и боялся пойти к Батыгину, чтобы еще раз поговорить с ним. Он обещал ему заслужить право на подвиг, но ведь он еще не заслужил его...
После долгих колебаний Виктор все-таки пошел к Батыгину. Вечер был холодный, снежный, и Виктор поверх костюма надел легкую теплую куртку из синтетической шерсти.
Лет десять назад, когда Виктор был совсем маленький, многие еще ходили в тяжелых и некрасивых, похожих на балахоны с отверстиями для головы пальто и шубах. Теперь их никто не носил - все предпочитали не менее теплые, но несравнимо более удобные куртки и жакеты из тонкой шерстяной материи.
Войдя во двор, Виктор посмотрел на окна батыгинской квартиры - свет не горел в них. Чтобы не замерзнуть, дожидаясь Батыгина, Виктор принялся быстро ходить по двору. За этим упражнением и застал его Батыгин, неожиданно вышедший из-за угла. Виктор, растерявшись, замер по стойке смирно.
