Если синьора Лючия кого-то действительно ждала (в чем я почему-то сильно сомневался), я хотел бы видеть этого человека. Я прошел к себе и оставил дверь слегка приоткрытой, но толку от этого было немного: при желании я мог видеть коридор до самой лестницы — но в сторону, противоположную квартире синьоры Лугетти, лифт тоже располагался в противоположном конце коридора, и если гость воспользуется лифтом, я не смогу его увидеть.
Он действительно приехал в лифте — во всяком случае, в течение четверти часа по лестнице не поднялся никто, а дверцы лифта открывались четыре раза, и шаги по коридору тоже четырежды прерывали шероховатую тишину (шероховатость я ощущал физически — как щелчок чьей-то двери, скрип половицы, отдаленный разговор).
Наконец, после короткого стука в невидимую для меня дверь послышался голос синьоры Лючии и чей-то низкий голос в ответ, я выглянул и успел увидеть только, как закрывалась дверь.
Мужчина. Любовник? Возможно, я соберу достаточно материала для начала бракоразводного процесса, но ведь не этого ожидал от меня обманутый во всех смыслах клиент. Ему не развестись нужно было с синьорой Лючией, а понять, почему она…
Почему она устроила Большой взрыв, результатом которого стало образование галактик, звезд, планет, полевых мышей и людей, в том числе синьора Лугетти и меня, понимающего во всем этом не больше, чем в теореме Ферма, о которой я слышал только, что ее три века пытались доказать лучшие умы человечества, а года два назад какой-то математик заработал на таком доказательстве то ли миллион, то ли престижную премию.
Интересно, понимает ли синьор Лугетти, что, обвиняя жену в убийстве Вселенной (хм…), он должен быть ей все-таки благодарен, поскольку, не будь этого ужасного преступления (допустим, допустим…), то не было бы ни синьоры Лючии, это преступление совершившей, ни самого синьора Лугетти, в этом преступлении ее обвинившего, и где тут плюс, а где минус…
Ладно. Это все, конечно, метафора. Но при случае надо будет указать клиенту на логическое противоречие, и пусть он проявит смекалку, объясняя необъяснимое. Как-то я читал о том, почему невозможно построить машину времени: очень просто — путешественник мог бы отправиться в прошлое и убить свою бабушку, но тогда у бабушки не родилась бы дочь, которая, соответственно, не родила бы нашего путешественника, и кто бы тогда отправился в прошлое, чтобы убить бабушку, но если бы бабушка осталась жива, то… В общем, сказка про белого бычка. Если, конечно, считать путешественника полным идиотом, способным сделать то, что могло его самого лишить возможности сделать то, что он по каким-то нелепым причинам собирался сделать.
Мужчина пробыл в квартире синьоры Лючии час и сорок три минуты. Когда он вышел, я как раз поднимался по лестнице со второго этажа, и моя голова только-только появилась над уровнем пола, так что я видел гостя в необычном ракурсе. Видимо, поэтому мне показалось, что человек… нет, этого не могло быть… но в памяти я зафиксировал: он точно не выходил из двери, дверь была закрыта, закрытой и осталась. Он появился из стены: руки, потом голова, тело, одна нога, вторая…
Я успел его рассмотреть, пока он шел к лифту. Это был седой мужчина выше среднего роста, широкоплечий, с военной выправкой, одетый в синий костюм. Со спины трудно было судить о чем-то еще, но мне показалось (я не мог бы утверждать), что ему было скорее лет около сорока, несмотря на седину.
Пока гость синьоры Лючии дожидался лифта, я успел спуститься в прихожую по лестнице. Сганарель куда-то ушел из своего закутка, и я встал так, чтобы видеть каждого, выходившего из лифта, сам же оставался не невидимым, конечно, но и внимания на меня никто бы не обратил, если бы не стал специально искать за выступом стены. Нормально.
Лифт приехал, дверь открылась, в прихожую вышел низенький, я бы даже сказал — плюгавый, мужчина лет пятидесяти с абсолютно неприметной внешностью и прилизанными черными волосами. На нем был дорогой тренировочный костюм, и, похоже, собрался он в магазинчик на углу, чтобы купить себе выпивку на вечер — таким, во всяком случае, было у него выражение лица.
Не он.
Ладно. Видимо, гость синьоры Лючии вышел по какой-то причине на втором этаже — может, решил пройтись пешком, а, может, у него и там была какая-то встреча. Да, но если так, то отправиться он мог и на один из верхних этажей — с четвертого по шестой, почему я решил, что, войдя в лифт, он непременно поехал вниз, а не вверх?
Возможно. По лестнице, во всяком случае, никто не спустился, двери лифта закрылись, и кабинка поехала вверх. Может, сейчас этот тип и появится. А может, нет. Я уже начал сомневаться — не сделал ли я глупость, поторопившись встретить незнакомца в прихожей?
Из коридора, который вел к кабинету синьора Чеккеле, появился Сганарель, в одной руке он нес бутылку, в другой держал за ножку высокую рюмку — скажите, какой аристократ, не может пить вино из стакана. Впрочем, конечно: это было дорогое «Кьянти», четверть миллиона лир бутылка, и если Сганарель может себе позволить во время работы…
— Вам что-то нужно, синьор Кампора? — любезно спросил он меня, усаживаясь на свое место. — Вы хорошо устроились? Есть жалобы?
— Нет, — улыбнулся я. — Все нормально, синьор…
— Бертини, — сказал Сганарель-Чокки. — Фернандо Бертини к вашим услугам. Кстати, если хотите знать, меня назвали столь благозвучным именем в честь героя оперы Вивальди. Вы знаете, что великий маэстро сочинил не только популярную пьесу "День, вечер, ночь, утро", но и множество другой великолепной музыки, в том числе Глориа, которую я обожаю, и несколько опер, в числе которых "Неистовый Фернандо"…
— Написанный в тысяча шестьсот восемьдесят третьем году, — подхватил я, и брови синьора Бертини поползли вверх. Правильно все-таки поступили мои приемные родители, отдав меня в музыкальную школу в том возрасте, когда я еще не мог сам принимать решения. Проучившись семь лет, я школу, конечно же, бросил и перешел в нормальную, где не заставляли играть на пианино, петь в хоре и учить пьесы, от которых у меня раскалывалась голова. В обычной школе были свои заморочки, и аттестат я получил с некоторым трудом. Но кое-что я до сих пор помнил, хотя в опере был всего дважды в жизни — оба раза почему-то на "Аиде".
— Вы любитель великого Вивальди? — синьор Бертини не мог сдержать изумления. Видимо, знатоки Вивальди не часто появлялись в этом доме. Я сделал неопределенный жест и спросил:
— Синьор в синем костюме, седой такой, лет сорока… он еще не спустился?
Если бы не мои музыкальные познания, вряд ли я дождался бы от Сганареля вразумительного ответа — скорее всего, удостоился бы подозрительного взгляда и вопроса, за каким фигом мне нужно это знать, — но тот факт, что мне была известна дата сочинения оперы «Фернандо», поверг, должно быть, синьора Бертини в такое изумление, что ответил он, не задумываясь:
