Труп Черниковского находится в колодце посреди заброшенной деревни, путь в которую засыпан снегом.
А дела у Семена меж тем идут в гору, продажи отличные, сверстан график больших гастролей по Сибири и Дальнему Востоку на весну, и вот сейчас, через десять минут он выйдет на сцену «Текста года».
Не первым и не последним, конечно, но всему свое время.
Поправил галстук, стряхнул с плеча непонятно откуда взявшуюся пылинку, что казалась едва не пятном на безупречно отглаженном костюме, улыбнулся для пробы и остался доволен – писатель Корнейчук выглядит отлично, на весь миллион долларов, как и положено литератору с вершины Олимпа.
И в самом деле пора идти, чтобы Алекс сильно не переживал… или не переживала.
Семен поднялся, и в этот момент зазвонил лежащий на столе телефон, на экране появилась надпись «Шустрик».
– Извини, сто баллов, но некогда мне с тобой разговаривать, – буркнул Семен.
Продюсер уже звонил, часа два назад, и тогда ответить тоже не получилось, а затем Корнейчук отвлекся… Ну ничего, после выступления или лучше всего после концерта время появится, и тогда он наберет Шустрика, и они решат все вопросы.
Охранявший гримерку бодигард проводил Семена равнодушным взглядом.
– Быстрее! Быстрее! – нервно прошептало Алекс, едва он оказался за кулисами. – Сейчас конферанс, а потом вы…
Громыхнул последний раскат мощного голоса Юрьева, знаменитейшего поэта, и сам стихоплет промчался мимо, растрепанный, багровый, потный, ничего не замечая вокруг и дико вращая глазами.
Конферансье пошутил, объявил номер, и Семен вступил на сцену.
Мягко и сладостно ухнуло сердце, на мгновение перехватило дыхание – вот он, Большой Кремлевский зал, где мечтает выступить каждый литератор, не лишенный амбиций…
В первом ряду сплошь знаменитости, и строго в центре – сам президент!
Опозориться нельзя!
Семен встал к микрофону, выдержал небольшую паузу, давая залу утихнуть, и начал читать.
– Битва бушевала всюду, и в его голове, и по всему миру, утесы сходились с морем, лед с пламенем, пустыня с лесом, и боль пульсировала в жилах планеты…
За последний месяц он столько раз переписал «Тени бога», столько раз его исполнил, что помнил текст до запятой, слова жгли ему мозг, лились на язык словно расплавленный металл, просились наружу.
– Лежа на земле, истекая кровью, Вик обнаружил, что видит все совсем иначе. Всюду, где сила сталкивалась с силой, из ударов и терзаний возникали крошечные искорки, живые огоньки, так похожие на тот, что он зажег сам в первый день…
Собственный голос он почти не слышал, так мощно билась в ушах кровь, но видел, что слушатели сидят как завороженные, и лишь поблескивают в полумраке сотни глаз. Созданный рассказом мир оживал под сводами концертного зала, плыли в воздухе лица, пейзажи, вставали батальные сцены из огня и крови.
– «Все же это мое творение, – подумал он, слушая, как все медленнее бьется сердце. – И оно может жить без меня, само может создавать новое… и это… прекрасно».
Семен замолчал, тяжело дыша, улыбаясь, понимая, что выглядит сейчас не лучше, чем Юрьев.
Первые аплодисменты прозвучали несмело, но затем грянул настоящий шквал, и президент начал отбивать ладоши, одобрительно кивая, а барышни в облегающих платьях понесли к сцене цветы, огромные, сладко пахнущие букеты, тяжелые, словно рулоны обоев…
Словно тело Черниковского.
Семен взял два или три в охапку и зашагал за кулисы, предоставив работникам сцены собирать остальные.
– Браво, великолепно-великолепно, – прошептало встретившее его Алекс, утирая со щеки слезу.
Корнейчук благосклонно кивнул.
Еще час, общий выход по завершении концерта, и можно будет поехать домой, отоспаться. Завтра же утром самолет унесет его в далекую тропическую страну, где белый песок под пальмами, где ничего не надо будет делать, только отдыхать.
Бодигард у гримерки выглядел не таким безучастным, как ранее.
И зайдя внутрь, Семен понял, что тому причиной.
В углу, точно наказанный школьник, стоял Шустрик, а в гримерном кресле расположился капитан Самарцев.
– Гражданин Корнейчук? – сказал он, улыбаясь. – Очень рад вас видеть.
– Добрый вечер, – отозвался Семен, ощущая, как улетучивается хорошее настроение. – Но позвольте узнать… как вы сюда?.. Что вы здесь делаете? Концерт…
– У меня всего один вопрос, – капитан полез рукой в карман неизменной кожаной куртки. – Скажите, гражданин Корнейчук, откуда у вас эта вещь?
Из его кулака свисал обрывок кожаного шнурка, и на том болтался черно-белый диск в виде китайского символа Инь-Ян, та флешка, которую всегда носил на шее Черниковский.
Семен ее тогда снял с шеи трупа и зачем-то сунул в карман рубахи.
А потом эту рубаху на даче снял и больше не надевал, а про флешку забыл.
– А у вас? – спросил он тупо, ощущая, как начинают дрожать руки.
Выбросить бы эти воняющие букеты…
– Данный предмет был обнаружен сегодня во время следственных мероприятий, – Самарцев говорил медленно, смакуя каждое слово. – В присутствии двух свидетелей. Одним из них был стоящий вот тут Николай Васильевич.
– Я тебе звонил, – буркнул Шустрик мрачно, и Семен вспомнил пропущенные вызовы.
Эх, если бы он взял трубку!
Хотя что бы тогда изменилось?
– Следственные мероприятия проводились на даче, принадлежащей вам, гражданин Корнейчук, – продолжал бубнить капитан. – Данный предмет был найден в личных вещах. На нем обнаружены отпечатки пальцев гражданина Черниковского Игната Арсеньевича. Ваши тоже. Мы собираемся пригласить эксперта-литературоведа, чтобы он определил, кому принадлежат содержащиеся на данном устройстве памяти тексты…
Замелькали мысли насчет того, что можно отмазаться, что еще ничего не доказано и опытный адвокат сумеет разбить в пух и прах обвинение, построенное на одной-единственной флешке.
Семен ухмыльнулся, развел руками, зашуршали упавшие на пол букеты.
– Похоже, я буду первым участником «Текста года», что после концерта отправится в тюрьму? – спросил он и протянул вперед сложенные вместе ладони – так, чтобы на запястьях легко застегнулись наручники.
– И я даже знаю, как нам на этом заработать… – глаза Шустрика алчно вспыхнули. – Ведь ты сможешь писать в камере?
