— Барин! Вели рыжему Вавиле у чужеземца червонцы не выманивать. Это прямо срам один, что делается.
Петр Алексеевич насторожился. Вот что оказалось.
Однажды, когда мужики столовались, чужеземец по своему обыкновению ворвался и вырвал кусок у Вавилы чуть ли не изо рта.
Вавила тут же вскочил, заорал, замахнулся на пассажира и обложил его такими матюками, что всем стало неловко.
Чужак, видать, сообразил, что сделал непотребное, достал из-за пазухи мешочек, а из мешочка — золотой червонец! Ну, не червонец, но золотой кругляш сходных размеров. И протянул его Вавиле вроде как в уплату за беспокойство.
Тот, не будь дурак, и обратил все себе в пользу. Стал оказывать чужеземцу разные услуги, носить ему горшки с едой, а когда тот их принимал — протягивал руку. Плати, мол. Чужеземец без разговоров давал кругляш. За полдня Вавила восемь штук уже слупил.
Услышав это, Петр Алексеевич пошел искать Вавилу. Нашли его в нумере у чужеземца. Вавила был сплошная любезность, он держал в руках корец с квасом и сладко улыбался.
— Ну-ка, выйди, — бросил ему Жбанков, нахмурив брови.
В коридоре купец взял его за рыжий вихор и тряхнул хорошенько.
— А ну, рыжая бестия, выкладывай монеты!
— Это почему? — озлобился Вавила. — Он сам их дал, стало быть, я заработал.
— Все, что ты заработал, я тебе дома сполна выдам, — угрожающе пообещал Жбанков. — А это есть грабеж и обман. Я позорить честное купечество не позволю!
Вавила, сверкая глазами, оглядел собравшихся.
— А ежель не отдам?
— Ты лучше отдай, — мирно посоветовал Степан, засучивая рукав.
Вавила еще некоторое время моргал, решая, как быть.
— У чужеземца целый мешок золота, — буркнул он. — Не убудет.
— А хоть бы и два мешка, — твердо ответил Жбанков, — все одно не твое.
— Не прекословь старшому, — сердито проговорил дед Андрей. — Отдай все добром, пока просят.
Вавила процедил сквозь зубы какое-то мудреное проклятие и вынул из-за пазухи тряпицу, в которую были завернуты монеты.
— Грабьте! — злобно сказал он.
— Поди вон с глаз, — объявил ему купец, а сам отправился к пассажиру.
— Наши извинения, — сказал он, протягивая золото. — Я говорю, один дурной жеребец весь табун испортит. Впредь не давайте ему денег.
Чужеземец шевелил ушами, не понимая, что говорит ему Жбанков.
— Вот, берите, нам лишнего не надо, — купец положил сверток на пол и повернулся уходить.
Но прежде он успел оглядеть нумер. Постоялец разложил повсюду свои вещи, открыл коробки. В углу страховидно громоздился его истукан. Величиною он был на две головы выше Степана. Шеи не было, но в верхней части имелась темная большая дырка, словно рот. А по бокам глубокие борозды, кои обозначали, что у идола есть и руки. Камень на вид был шершавый и скверно обработанный. Жбанков подумал, что скульптор Фейфер, к которому он как-то ездил заказывать гипсовых амуров на крыльцо, сработал бы идола куда искуснее.
* * *
С той поры Вавила еще больше возненавидел чужака. Теперь он не только кричал и сквернословил в ответ на его причуды, но сам искал повода столкнуться, обругать да еще при случае незаметно дать тумака.
На следующий день случай и представился.
К обеду все ожидали пропадания тяжести предметов. А до того, как обещал Меринов, произойдет некая круговерть, связанная с торможением и разворачиванием снаряда. Хоть никто и не понимал, зачем тормозить на половине дороги, но перечить не стали. У мужиков нашлись дела, а Жбанкову и Гаврюхе надлежало пристегнуться к койкам и лежать тихо, ожидая, пока разворот кончится. Жбанков не преминул вспомнить, что в нумере пассажира стоит кое-как закрепленный идол.
— Сходи-ка, братец, привяжи его покрепче, — велел он Вавиле. И затем, повернувшись к деду Андрею, добавил: — И ты иди. Поможешь да и приглядишь, чтоб рыжий денег не клянчил.
Вавила пробурчал, что он не нанимался к «этой обезьяне вислоухой», но перечить не стал. Чужеземца они застали за малопонятным перекладыванием багажа, которое, впрочем, происходило у того непрестанно. Он вынимал и клал на пол какие-то камни, тряпицы, свитки, узорчатые доски, а затем перекладывал их в иной порядок и снова рассовывал по местам.
Дед Андрей сразу узрел, что веревки съехали и болтаются кое-как. Возможно, пассажир сам их расслабил невесть зачем. Да и узлы имели совершенно иной вид. Степан вязал их тройным, а ныне имелось только жалкое подобие.
— Помогай, — сказал дед Вавиле. — Надо его ближе к стене притыкнуть, чтоб не болталось.
К тому времени благодаря маневрам снаряда в пространстве уже чувствовалась легкость во всем теле, и оторвать идола от пола стало делом посильным. Но едва лишь дед Андрей прижимал к стене верхнюю часть, как низ стукался и отлетал. Вавила тоже что-то пытался сделать, но безуспешно — то ли нарочно, то ли из-за бестолковости. Но злился он вполне натурально и называл каменную глыбу такими скверными словами, что дед подумал: «Хорошо, нехристь ни бельмеса не понимает, а то бы нажаловался Жбанкову».
Что касается пассажира, то он проявлял беспокойство: суетился, повизгивал и прыгал за спинами. Когда же Вавила в сердцах пнул идола ногой, поднялся такой визг, словно чужеземца резали ножом. Чужеземец стал хватать Вавилу за одежду, рвать и визжать на него, корча немыслимые рожи. Вавила оттолкнул пассажира прочь. Тот кувыркнулся через голову, встал на ноги и опять подскочил, продолжая вопить. Правда, никого уже не трогал. Тут и дед не выдержал и ядрено обложил визгливое существо.
Дело тем временем не продвигалось ни на вершок. Идол нипочем не хотел прильнуть к стенке плотно, так и норовил вырваться из рук и завалиться на пол. Хотя он весил вроде пустяк, все равно оказаться между стеной и этой глыбой не хотелось.
Вавила, вконец остервенев, принялся бить его ногой и толкать изо всех сил, отчего идол с гулким звоном стал колотиться о железную стену. И опять пассажир с оглушительным визгом бросился на мужика и вцепился в рыжую шевелюру.
— Уйди от меня, нечисть, так твою так, расперетак!!! — заорал Вавила и отпихнул пассажира ногой. Тот перевернулся и втемяшился головой прямо в стену.
Что-то хрустнуло…
Чужеземец перестал кричать и опустился на пол, застыв.
Оба — и Вавила, и дед Андрей — с минуту молча глазели выпученными глазами, как пассажир лежит, не шевелясь и не издавая ни звука. Затем дед часто-часто задышал, вскочил, опомнился — и помчался по коридору.
— Убили! Убили!!! — кричал он, передвигаясь огромными прыжками.
Вернулся он вскорости, ведя с собой всех. Вавила по-прежнему находился на своем месте, затравленно глядя на остальных.
