Заграница.
Вот и мы заграницей. Конечно, пока - что толку для нас в этом изобилии - в кармане только аттестат, но ведь когда-нибудь...
Дернулся самолет, вырулил, грузно покачиваясь, на старт, остановился, словно присел перед прыжком в черное небо.
Взревели турбины, капли растаявшего снега на иллюминаторах, словно слезы прощания, вытянулись наискосок в дрожащие струйки, сорвались назад - и правильно, пора высушить слезы, надо быть ровным, спокойным, уверенным в себе, доброжелательным, в то же время постоянно начеку, знать цену своего слова.
Как они.
Мы летим в страну пусть развивающегося, но уже вовсю гниющего капитализма, и самое время спрятать подальше замашки и обычаи цветущего социализма.
Алена, разгоряченная схваткой на таможне, пришла в себя только, когда мы взлетели. И то хорошо - она панически боится летать, ей все грезится, что мы вот-вот свалимся в многокилометровую яму под крылом. В этом есть что-то от первобытного суеверного ужаса - разве может летать что-то, кроме птицы?
- Неужели ты не понимаешь, что под нами пропасть? - вцепляется она обеими руками в мой локоть.
Пропасть, не пропасть, я отношусь к полетам философски - чему быть, того не миновать, но вложить здравый мужской смысл в женскую головку мне не под силу.
Журналисты, дипломаты, внешторговцы в силу своей профессии летают чаще других - риск для них неизбежен. Симпатичная женщина из "Интуриста", с которой я работал на выставке в Буэнос-Айресе, в первом же своем полете попала в аварию. Самолет упал в океан, хорошо хоть неподалеку от побережья, и она с другими пассажирами в ярко-оранжевых жилетах "купалась", пока их не подобрали. А если бы это стряслось не на экваторе, а в Северной Атлантике? Позже ей предложили работать с регионом стран Латинской Америки, а в тот же Буэнос-Айрес, Байрес, как его везде зовут, двадцать пять часов чистого лету, посадки и взлеты в Москве, Франкфурте-на-Майне, Лиссабоне, Гаване, Лиме, Байресе. Это в один конец. Не отказалась. Двум авариям, как двум смертям, не бывать, так она говорила, лихо откидывая волну светлых волос, первая седина в которых появилась, когда небо в иллюминаторе стало дыбом и самолет, натужно воя, падал в вогнутую чашу океана.
Торгпред в Алжире, добродушно попыхивая пластмассовой трубочкой, в которую была вставлена сигарета, рассказал мне историю пострашнее:
- Было это в октябре, как раз жара пошла на убыль. Получаю телеграмму - встречайте жену и дочь, рейс такой-то. Сел я в свой "мерседес" и в аэропорт. Сижу в зале для "ви-ай-пи", или "вери импортант персонс", для очень важных персон, значит, пью пепси-колу с виски, у меня всегда с собой фляжка в заднем кармане. Подходит представитель Аэрофлота Леша Смирнов, очень бледный почему-то, самолет, говорит, задерживается, но по глазам вижу, что что-то недоговаривает. Я ему строго: я тебе кто, второе дипломатическое лицо в стране или хрен собачий? А ну, докладывай, все равно узнаю. Катастрофа, говорит, разбились ваши. Я стал, как покойник. Сомнамбула. Молча вернулся в торгпредство, никому ничего не говорю, ни на что не отвечаю. Будто обухом по голове меня двинули. Так и просидел в кабинете, сколько - не помню. И вдруг, как с того света, входит жена, за ней дочка, папа, папа, что же ты нас не встретил, а мы на самолет опоздали, вот ужас, пришлось следующим лететь... После этого я еще три дня молчал, не мог прийти в себя. Только пепси с виски и помогли...
Глава одинадцатая
Много свободных мест, наш самолет заполнен примерно на три четверти, а билетов нет, вечны списки мающихся на листах ожидания. Загадка ведомства, сфинкс "Аэрофлота". Ответа не доищешься, правда скрыта за обитыми дерматином дверями высших соображений того, кто скорее всего никогда не летает или уж, во всяком случае, нужды в билетах не испытывает.
Ровный приглушенный гул турбин, прохлада, мягкий свет в салоне, нас покормили, нам спокойно, Аленка прижалась головой к моему плечу, наваливается дрема.
Поглядываем в иллюминатор, но там глубокая чернота, только какой-то далекий огонек летит вместе с нами... Похоже на самолет... И через час та же точка, на том же расстоянии сопрвождала нас... И через два...
У нас с Аленой бывает такое - вдруг, не сговариваясь, думаем одинаково, говорим одно и то же:
- Валера, а ты заметил, что кто-то нас преследует? - с тревожным любопытством спросила она. - Вон там, посмотри.
Я перегнулся через нее к иллюминатору. Можно четко различить плоское блюдце, три коротких луча, как опоры, и, главное, неизменность положения, абсолютная параллельность курса.
Неопознанный летающий объект продолжал сопровождать нас и после посадки в Ташкенте. Когда мы вышли из самолета, то снаружи оказалось гораздо теплее, чем в Москве. Прошли по длинной галерее с неработающим пешеходным эскалатором, около часа маялись в обшарпанном зале для транзитных пассажиров, выпили по стакану теплой сладкой воды. Голова дурная, по-московскому времени где-то около двух ночи, самый сон. Наконец, вернулись в самолет, заняли свои места в креслах.
После взлета заняло свою позицию в тех же координатах и летающее блюдце. То Алена, то я поочередно пялились в иллюминатор - с прежним успехом наблюдая прежнюю картину.
Рассвет на высоте восьми-десяти километров - царское зрелище. В какой-то момент неуловимо меняет цвет купол неба, из черного переходя в бархатно-фиолетовый, а затем в синий до бледно-голубого, и, наконец, на горизонте оранжевый жар раскалено пылает все сильнее, но взошедший диск солнца не слепит, а косо освещает равнину белых облаков с провалами, в которых виднеется далекая спящая земля.
Помню, как, подлетая к Токио, я рассматривал горы, похожие на скомканную копировальную бумагу и вдруг увидел конус вознесенного к небесам вулкана.
- Фудзи-яма? - спросил я у японца, сидевшего сзади.
- Фуджи-сан, - уважительно к горе, как к человеку, закивал головой японец.
Под крылом нашего самолета проплывали Гималаи, а на краю крыла напротив иллюминатора горел габаритный фонарик, который всю ночь естественно "преследовал" нас, как летающее блюдце. Неопознанный летающий объект был опознан, и мы с Аленой посмеялись над нашими фантазиями.
Попозже облака исчезли, растаяли, разогретые на солнечной сковороде, и открылась земля. Светло-коричневая, в зеленых оазисах деревень, в серебряных нитях редких рек. И такой же, припорошенный пылью из красного и бело-желтого песчаника город.
Мягкий толчок, взревели турбины, поставленные на реверс, неторопливое выруливание к невысокому зданию аэропорта. В салоне сразу стало душно. Наконец, распахнулись двери. Слепящее солнце, изредка дуновение освежающего ветерка, незнакомые влажные запахи.
