Вам не нужно ни о чем думать — толпа не умеет думать.
Вас не будут донимать воспоминания — у толпы нет памяти.
Вы начисто освобождаетесь от угрызений совести — толпа не имеет совести.
Толпа — это тотальная кастрация личности. Стерильно и безболезненно.
Сводите счеты с собой только в толпе!
Меня уже изрядно выхолостило, когда людской поток, взбурлив на подступах к торговым рядам, выпихнул мою обезличенную плоть на проезжее полотно улицы. Плоть норовила подлезть под машину.
— Куда прешь, раззява? Жить надоело? — нервно поинтересовалось ближайшее авто.
— Заткнись, хамло! — с достоинством огрызнулась моя плоть.
Мы двигались с разной скоростью, и я не разобрал, что ответило авто.
Уже другая машина налезала мне на пятки. Она не могла объехать, но и не желала связываться с моей плотью. Беззлобно урча, подлаживалась под мой шаг. Я нехотя посторонился. Поравнявшись, машина приоткрыла дверцу, позвала Ольгиным голосом:
— Влезай.
Я сел рядом с Ольгой. Смущен. Слышала ли она мой энергичный диалог с авто? После хождения в толпу у меня, видимо еще сохранились кое-какие моральные рудименты.
Она не спросила, что я здесь делаю и куда мне надо. Я тоже не стал выяснять, каким чудом она меня выловила и куда теперь везет. Оба оказались нелюбопытными. Но в отличие от меня она знала, что делала.
Свернув с автострады и поплутав по переулкам, мы вскоре припарковались под скромной вывеской. Скрипичный ключ на фоне кофейной чашки с блюдцем обещал интим и уют.
— Ты здесь бывал? — спросила Ольга, когда мы вошли в кафе.
Впрочем, «кафе» — громко сказано. Полуподвальное помещение на дюжину персон. Да и то если персоны пройдут не все сразу и будут вести себя смирно. Иначе не разойтись. Но уют — уют был. Салфетки, занавески, складки, оборки. Все в тон, все в стиле. Бело-беже-коричневое. Ничто не кричит, в глаза не бьет.
В городе я отметился чуть ли не во всех заведениях, где кормят и поят. Но сюда меня не заносило. Не могло занести. Скрипичный ключ над входом зазывал музыкальную публику. Я же с меломанами не водился, и, по правде говоря, никогда к ним не тянуло. Музыку терплю, но не болтовню о ней. А у этих нотных душ других разговоров не бывает. Сплошное легато, стаккато, бельканто... Пошли они со своим птичьим языком.
Кроме нас, за столиком сидели еще трое: длинноволосый парень в окружении двух остроглазых девиц. При нашем появлении они дружно помахали Ольге. Она ответила одними пальцами. Подошла хозяйка кафе — в белом с бежевым — и тоже по-свойски поприветствовала, назвав мою спутницу по имени.
— Здесь все свои, — шепнула мне Ольга и пояснила: — Через дорогу наша музшкола.
Обрадовалась — свои, а мне-то какая радость? Что, так и будем сидеть — впритык и шептаться? Да и что толку в шептании. Слух у них известно какой. Любое пиано услышат.
Сигналю Ольге глазами: мол, мне здесь не комфорт, пошли-ка отсюда. Она губами вложила в самое ухо: потерпи, скоро уйдут.
И точно. Троица разом поднялась и гуськом мимо нас. Пальчиками помахала.
Ольга посмотрела на часы.
— У них сейчас занятия.
— А у тебя когда? — по наитию спросил я.
Она улыбнулась.
— Не скоро. Я в отпуске.
Я тоже улыбнулся.
—Как интересно!
— О чем ты? — спросила она с улыбкой.
— Об отпуске, — ответил я, улыбаясь.
Мы улыбались дуэтом. Ох, как мы улыбались! Мороз по коже.
— С сегодняшнего дня в отпуске? — уточняю.
— С самого утра.
— На две недели?
— Пока на две. Потом видно будет.
— Я тоже.
— Я в курсе.
Пора было спросить, как ее отпуск связан с моим, и не хочет ли она предложить мне махнуть с ней на море. Куда-нибудь в Крым или Большие Сочи. Спросить не успел. Опередила.
— У меня не очень получается с Федором, а времени мало. Ты знаешь.
Знал я только то, что слышал от Долина. Его беспокоило состояние полковника Севцова. Какие-то переживания, стресс. Но я-то при чем?
— При желании ты мог бы помочь, — продолжала Ольга.
Это мы уже проходили. И с ней, и с папашей. Какое у меня желание, им доподлинно известно. Стоит ли повторяться?
— К тебе просьба. Вернее, предложение.
— Вместе провести отпуск?
— В каком-то смысле — да. Что если тебе перебраться к нам. Недельки две поживешь у нас дома.
Ничего себе предложение! Совсем оборзело семейство. Мало им Федора, в меня вцепились.
Смотрю на Ольгу, что еще скажет. Должна же как-то объяснить, чего я забыл у них в доме. Но она вдруг умолкла. Похоже на очередной трюк. Меня распирает от вопросов, а она молчит. Обхватила чашку двумя руками — пальцы длинные, гибкие — и давай вращать на блюдце. Сосредоточенно, самозабвенно, словно ворожила. Мне даже представилось, что в руках у нее гадальные карты и сама она, как истая гадалка, ловит идущие от колоды магические токи. Готовит себя к общению с запредельным миром. Понятно для чего. Чтобы выведать чужую судьбу.
Что-что, а мотать душу Долины умели. Я не выдержал.
— Итак? — говорю. В смысле — что дальше?
Она оставила чашку, взглянула на часы. Спросила:
— Еще кофе?
Я отказался.
— Тогда пошли. — Сказали так, будто мы все обсудили и обо всем договорились, никаких неясностей не осталось.
— Но... — Я попытался задержать ее. Куда там!
Уже встала из-за столика. Уже у входа. Уже на улице.
— Может, сам доберешься? — предложила, не глядя на меня.
Уже у машины. Уже за рулем. Отъехала.
Моя уязвленная плоть что-то пожелала ей вслед на языке толпы.
И вот опять. Та же история. Я приклеился. Какая-то часть отделилась от меня и увязалась за Ольгой. Физически я оставался на улице под вывеской у входа в кафе и в то же время мчался по городу. Это состояние трудно объяснить. Меня нет в машине, но все вижу. Будто сам за рулем.
Левый поворот. Два квартала прямо. Потом направо и снова налево. Улочки тесные, перекрестки без светофоров, особенно не разгонишься. Рывок, тормоз, рывок... Подумалось: я вожу лучше. От напряжения руки сводит. Не у меня, конечно, у Ольги. Но я каким-то образом чувствую.
Пропустив на переходе пешеходов, машина вывернула на магистраль. Можно давить на акселератор.
Я пока не пробовал говорить. Не уверен, получится ли. Да и боязно. Вдруг Ольга с перепугу рванет баранку. Машины идут сплошным потоком. Вот будет свалка!
— Куда ты теперь? — спрашиваю с обреченностью фаталиста.
И слышу:
— Тебе-то зачем знать?
Обошлось. Никакой свалки.
— Так просто, от балды. Хотел о другом спросить.
