– Я хочу это выяснить. Почему вы себя выдаете за другого?
– Ах, Дима, Дима! Фотография деда заверена казенной печатью. Какой-то там казачий полк. Он - Гришин, как по-вашему? Сходства вы не отрицаете?
– Не верю, - сказал я. - Подделка.
– Пагубная привычка, - сказал он тихонько, - верить документу больше, чем человеку. Губительная привычка. Как следствие - ничему вы не верите, даже документу…
Я пропустил это мимо ушей и задал главный вопрос:
– Зачем вы это все затеяли? Отвечайте! Только бросьте притворяться психом!
Я приготовился сбить его с ног, если он попытается вскочить и броситься на меня. Он был тяжелей меня, зато я моложе лет на двадцать и в отличной форме. Я твердо решил: не дать ему даже обернуться.
И опять он отбил мою мысль. Так вратарь отбивает мяч - еще с угла штрафной площадки. Он сказал:
– Дима, я не собираюсь нападать на вас. Оружия не имею. Вот мои руки, на столе.
– Почему вы читаете чужие мысли? Кто…
– Мне позволил? Все правильно. Боже правый, вы мне позволяете, кто же еще? Стереотипно вы думаете, и у вас все написано на лице. От физика я ждал большего… м-м… большей сообразительности. По логике детективного романа я должен теперь попытаться вас убрать - так, кажется?
– Ну, так…
– Вас плохо учат в вашем институте, - сказал он свирепо, - логике не учат! Таким, как на пропуске, я был до опыта,- он поднял пропуск за уголок.- Таким, понимаете?
Я вздрогнул - пропуск упал на стол и закрылся со слабым хлопком, а Ромуальд Петрович вдруг пробормотал что-то неразборчивое и жалобное и оглянулся. Глаза смотрели, как из маски.
Вот когда я пришел в настоящими ужас. Так было со мной на маскараде в детском саду. Ощеренные волчьи маски прикрывают милые привычные лица, и надо напрячься и сжать кулачки, чтобы увидеть эти лица, а кругом волки, лисы, зайцы косоглазые…
Живая маска шевелилась вокруг беспомощных ща;з…
Я вскрикнул: - Нет!
Он опять смотрел на картину. Девушка среди клеверов под широким небом. Он ответил:
– Пугаться не надо. Мой опыт, мой риск. Как видите, предлагая вам опыт, я ничего не скрываю.
– Нет, я не пойду…
– Страшно? Я молчал.
– Понимаю вас. Конечно, страшно. Теперь безопасность гарантирована. Я нашел метод возврата - после случая с Егором. Уже Васька возвращался дискретными подвижками во времени… Шагами, понимаете? По всей лестницe предков. Получилось хорошо. Кот как кот. Вы видели. Затем я изготовил большой браслет и пошел сам, но кончилось это нехорошо… В нашем роду сердечные болезни-наследственные…
Он все смотрел на картинку. Может быть, его дед любил эту девушку… или отец? Может, это была совсем чужая девушка? Не знаю…
– Видите ли, Дима. При движении время размыто, как шпалы, если смотреть из вагона на ходу. Какие-то микросекунды я был одновременно во втором поколении, и в первом, и в нулевом, своем. Надо было случиться, чтобы именно внутри этих микросекунд у меня начался сильный приступ, с судорогами, и я упал с кресла и оборвался браслет. Процесс остановился. К счастью, это коснулось лишь внешности… - Он коснулся ладонью своего изувеченного уха.- Я никогда не занимался боксом. Никогда. Дед Никифор был цирковым борцом и боксером.
Я спросил идиотски: - Как же на работе? Вас узнали?
Он положил ладонь на грудь:
– Какая теперь работа!… По моим подсчетам, мне осталось… немного. Это дело успеть бы кончить, и все.
Он встал, массивный, как бегемот, и поднял полы пиджака.
– Смотрите, Дима… У меня нет времени, чтобы купить новую одежду.
Рубашка, та самая, что на пропуске, была на спине неаккуратно разрезана и разошлась, открывая голубую майку.
Стоя передо мной с задранным пиджаком, он прохрипел:
– Сердце не выдержит опыта. Нагрузка на сердце изрядная. А вы здоровый человек, Дима.
Я не мог теперь поверить, что он врет, что он не Ромуальд Гришин, а кто-то другой, который украл его одежду и его пропуск. Нет, здесь все было не просто, и его тяжкое дыхание было настоящим, не сыграешь такого. Глядя, как он усаживается на свое место, я ощущал тоскливый страх, как после шугоправимого несчастья. Зачем я назначил Наташе свидание, она ведь занята, зачем назначил свидание не в кафе, а на бульваре, зачем стал с ним разговаривать, зачем, зачем… Мне было стыдно - так мелко выглядела моя беда рядом с его бедой. Я ведь могу сейчас повернуться и пойти, куда хочу.
И вее-таки трусость сдвинула меня на прежнюю дорожку мысли, и я пробормотал с последней надеждой:
– Они умерли. Все они умерли. И похоронены, - прибавил я зачем-то. Так было надежней.- Умерли и похоронены.
– А звезды, - спросил человек за столом. - А звезды - они тоже умерли? А невидимые звезды, сжимающиеся пятнадцать минут по своему времени и миллионы лет по-нашему, - они тоже похоронены? Ленин - умер? Эйнштейн - похоронен? Толстой? Кто же тогда жив? Генерал Франко?
Он ударил по столу двумя кулаками и спросил, перекрывая своим басом звериный вой, рвущийся из-за сетки:
– Чему вы верите, вы, физик? Каким часам? Коллаптирующая звезда существует пятнадцать минут, и она будет светить, когда Солнце не поднимется над земной пустыней! Через миллионы лет! Чему вы верите?
– Я не знаю! - прокричал я в ответ. - Я не ученый! Что вы от меня хотите?
– Чтобы вы поверили.
– Чему?
– Прошлое рядом с настоящим. Во все времена.
– Но его нельзя вернуть!
– Тихо, Егор! - крикнул Гришин.
Кот притих. Гришин выбрался из-за стола и утвердился, как монумент, посреди комнаты.
– Вернуть прошлое нельзя. Можно узнать о прошлом, что я и предлагаю. Это вполне безопасно. С вами аварий не случится, вы здоровы. Решайтесь, наконец, или уходите. Я тоже пойду - искать другого.
– А-а… - У меня вдруг вырвалось какое-то лихое восклицание вроде “А-а-а!” или “У-у-ух!”. Такое бывает, когда несешься с горы на тяжелых лыжах, накрепко примотанных к йогам ремнями.
– А-а! Даем слалом во времени! Даем, Ромуальд Петрович!
– Даем! - Гришин хлопнул меня по плечу. Это было здорово сделано - я плюхнулся в кресло, а он стоял надо мной и улыбался во все лицо…Перед “спуском во Время” я попил кофе. Ромуальд Петрович принес кофейник и маленькие чашечки, но я попросил стакан, намешал сахару и стал пить, а Гришин объяснял в это время, какие блокировки меня страхуют.
– Два браслета-индуктора, Дима. Основной и дублер. Сигнал возврата подается от двух часов, переделанных из шахматных, - вот они, тикают. Завожу и ставлю полчаса. Хватит? Там время сжимается…
– Давайте побольше, - сказал я.
Как мне стало хорошо! Я преодолел страх, я почувствовал себя таким значительным и мужественным! Подумаешь - набить морду хулиганам или скатиться с крутого Афонина оврага - чепуха, детские забавы. Я сидел этаким космонавтом перед стартом, пил крепкий кофе и думал, как будет потом, и что, наконец, есть такое дело, и можно себя испытать всерьез. А Гришин здорово волновался, хотя тоже не показывал виду. Когда я уже сидел в кресле с браслетами на руках, он принес кота Ваську и, тиская его в ручищах, сказал, что кот только вчера уходил в прошлое.
