Лестер Дель Рей - Опасные видения (сборник)

— У нас есть другой эксперт, — сказал окружной прокурор, — который подтвердит, что Арнольд достаточно нормален, чтобы отличить добро от зла.

— Его иллюзии, — настаивал психиатр, — от начала до конца являются плодом фантазии, основанной на библейских мотивах. Ева Аддамс. Кафе «Парадиз». То же самое можно сказать про изобретенное имя мифического убийцы… Маркус, или Марко, Кейн. Марка Кейна, то есть Каинова печать. Воплощенное в словах чувство вины настолько отпечаталось в его душе, что он ощущал его запечатленным на собственном лбу. Он убил свою Еву из рая, и Каинова печать трансформировалась в имя небесного обвинителя.

— Тем не менее, — сказал окружной прокурор, — он должен умереть. Он убил Еву Аддамс… только ему известно, по какой причине. Затем он стал заметать следы. Официантка в кафе «Парадиз» обслуживала их в тот вечер, когда они вместе ужинали, стало быть, ее пришлось убрать. Телефонистка в отеле, где жила мисс Аддамс, знала, что Арнольд назначил ей свидание в тот вечер, значит, убрать пришлось и ее.

— Он сделал шесть ошибок, классических, но фатальных. Он возвращался на место каждого из преступлений. Полицейский видел его возле кафе «Парадиз» в тот вечер, когда была убита официантка. Тот же самый полицейский видел его около отеля в ночь убийства телефонистки. Он узнал Арнольда и записал номер машины. Это и навело на его след. Мы следили за ним. И он привел нас к домику, где мы и обнаружили его первую жертву.

— Это три ошибки, — сказал адвокат. — Какие же остальные три?

— Он хладнокровно убил трех девушек, — мрачно сказал окружной прокурор. — И он заплатит за это своей жизнью.

Присяжные согласились с ним. Они совещались недолго и за рекордное время вынесли единогласное решение. Убийство первой степени, никакого снисхождения. Судья, зачитывавший приговор, не выказал ни малейшего сожаления.

Адвокат был настойчив. Он сам подал апелляцию губернатору. Его превосходительство вежливо выслушал его, но сказал извиняющимся тоном:

— Видите ли, я связан по рукам и ногам. Мы только что отказались от этого неразумного запрещения смертной казни. Население сыто по горло зрелищем преступников, избегающих заслуженного наказания. Я опасаюсь вмешиваться.

— Вы — его последний шанс, — умолял адвокат.

— У меня нет достаточных оснований для применения своей власти.

— У вас есть наилучшее из всех возможных оснований: отсутствие доказательств. Не существует прямого подтверждения тому, что он убил всех этих девушек. Он знал только одну из них — Еву Аддамс — и он ее любил. Два других случая могут быть простым совпадением. В Нью-Йорке каждый год происходят сотни нераскрытых убийств. Все улики против моего клиента являются сугубо косвенными.

— Попал, как кур в ощип, — бесцветно заметил губернатор.

— Арнольд — несчастная душа, израненная чувством вины, — сказал адвокат. — Его трусость явилась причиной смерти лучшего друга, и он полагает, что сам убил его. Вот почему он не пытается защищаться. Потому что он убежден, что должен быть наказан за смерть Маркуса Кейна.

— Нет никакого Маркуса Кейна. Вы же сами все досконально проверили.

— Мы не нашли Маркуса Кейна. Но это не значит, что такой человек никогда не существовал. Возможно, мы недостаточно тщательно проверили. Во Вьетнаме были не только американские войска. Там были и австралийцы. И американские советники у вьетнамцев, не числившиеся в армейских списках. Возможно, Кейн был одним из них?

Губернатор пожал плечами.

— Можете продолжать поиски, если хотите. Если сумеете доказать такой факт, это может повлиять на мое решение.

— А если сумею?

— В моем офисе прямая линия в камеру казни, — сказал губернатор. — Я сделаю то, что сочту правильным. Это все, что я могу вам обещать.

Они не нашли никакого Маркуса Кейна. Во всяком случае, до часа казни. Печальная процедура началась по графику. Заключенному был предложен выбор блюд для последнего обеда — Блейк Арнольд не стал ничего есть. Предусматривался визит тюремного капеллана — Арнольд отказался говорить с ним. Последовала ужасающая интерлюдия парикмахера, который выбрил два маленьких участка у него на голове, только два. Затем неспешный проход по отдающему эхом металлическому коридору к темной двери, в которую он упирался.

В контрольной комнате перед камерой казни директор тюрьмы хрипловато спросил с надеждой:

— Никаких звонков?

Дежурный офицер покачал головой. Директор вздохнул.

— Очень хорошо, — сказал он. — Начинайте.

Ручка рубильника опустилась. И поднялась. И снова опустилась. Свет лампочки под потолком потускнел, вспыхнул, вновь потускнел и загорелся ярко. Людям в комнате не хотелось смотреть ни друг на друга, ни на вонючий предмет, который несколько секунд назад был Блейком Арнольдом.

И тут…

И тут зазвонил телефон.

Лицо директора посерело.

— О боже! — сказал он. — Только не губернатор! Только не сейчас!

Трясущейся рукой он взял трубку.

— Да, губернатор? — прохрипел он. — Да, губернатор?

Время затрепетало и застыло в небытии. Затем на лице директора появилось изумленное выражение. Он осмотрел всех, собравшихся в комнате с металлическими стенами.

— Это некто по имени Маркус Кейн. И он хохочет так, что его проклятая башка вот-вот оторвется.

Август 1940 года

Шла война, однако для Томаса Джеймса Ллойда это ничего не меняло. Война была неудобством, стеснявшим его свободу, но сама по себе она его почти не заботила. В этот век насилия он попал по несчастью, и возникающие тут кризисы его просто не касались. Он отстранялся от них, прятался в их тени. Сейчас он стоял на мосту через Темзу в Ричмонде, положив руки на парапет, и смотрел вдоль реки на юг. Солнце слепило, отражаясь от воды; он полез в карман, достал из металлического футляра темные очки и надел их.

От живых картин — фрагментов застывшего времени — могла избавить только ночь, а в дневное время единственной защитой, пусть не идеальной, служили темные очки.

Томасу Ллойду помнилось, как он стоял на том же мосту, не ведая никаких забот, и казалось, что это было совсем недавно. Воспоминание было четким, не потускнело — словно само оказалось фрагментом замороженного времени. Он стоял тогда здесь вместе с кузеном, наблюдая за четверкой молодых горожан, кое-как тянувших свой ялик против течения.

Конечно же, в Ричмонде с той поры, со времен его юности, произошли перемены, но здесь, на реке, вид почти не изменился. По берегам появилось больше зданий, но луга под Ричмондским холмом сохранились в неприкосновенности, и прибрежная тропа по-прежнему таяла за поворотом в сторону Твикенхема.