Ознакомительная версия.
– Ты... этот напиток... у Анны приобрела? – настороженно спросил я, исполненный противоречивых предчувствий. Уж я-то знал, каков мог быть побочный эффект у чудодейственных препаратов целительницы из фуэртэ Транквило! В другое время и в другом месте я ничего не имел бы против такого эффекта, но сейчас он был мне даром не нужен.
– Да, купила его у той сучки перед визитом во дворец к ее подельнику, – подтвердила девушка. – Надо же было чем-то отплатить за гостеприимство. Вот и отплатила.
– А Анна не сказала тебе, как называется снадобье? – осведомился я, продолжая чутко прислушиваться к собственным ощущениям.
– Говорила, только я все равно не запомнила, – отмахнулась прорицательница. – Какая теперь разница? Ладно, хоть здесь мерзавка не солгала. Посмотри на себя: ишь как порозовел, а то сидел бледнее, чем эта бумага.
Кажется, и впрямь кроме тонизирующих свойств испытанное на мне средство не имело больше ничего общего с приснопамятным «Провокатором». По крайней мере, когда в прошлый раз я пользовался препаратом очаровательной вымогательницы, его взрывная реакция не заставила себя долго ждать. Сегодня жизненная сила влилась в меня именно там, где это было действительно необходимо, и не направила свое течение в иное русло. Убедившись, что можно не просить девушку привязывать меня к креслу, я немного успокоился, однако все равно продолжал держать под неусыпным контролем потенциально опасные инстинкты. Кто даст гарантии, что извержение вулкана не случиться через час или два?
– По-моему, мы здесь не одни, – озвучила Кассандра мысль, которую я только собрался высказать сам. Причем высказать куда с большей уверенностью.
– Сейчас выясним, – отозвался я, поднимаясь из кресла на диво бодрым и отдохнувшим – не чета той конченой развалине, какая садилась в него пять минут назад.
На мои настойчивые и вежливые призывы никто не отозвался. Тогда, взяв со стола канделябр, я двинулся исследовать темный зал, заглядывая по пути в каждую стенную нишу и за каждый стеллаж. Кассандра не пожелала оставаться в одиночестве и, прихватив другой подсвечник, последовала за мной. Я продолжал взывать во мрак, но все так же безответно.
Книжные стеллажи располагались по залу в строгом порядке, составленные дюжинами вокруг одинаковых письменных столов, не загроможденных книгами в отличие от освещенного. Стены зала украшали картины – исключительно пейзажи, на которых я часто узнавал знакомые места Терра Нубладо: вот берег моря Встречного Ветра и легендарный маяк Солидо, а вот Пуреса, изображенная, если мне не изменяла память, с высокого холма близ разбойничьего притона фуэртэ Ваго; у кого только хватило смелости заниматься живописью в той жуткой провинции?.. Проклятье, сколько раз бывал в этих местах, но только сейчас понял, насколько каждое из них по-своему неповторимо и прекрасно. Чуть слеза не навернулась, когда представил, что, вероятно, никогда больше не увижу ни маяк Солидо, ни Пуресу, ни множество других привычных вещей, с которыми успел сродниться...
Отвлеченный грустными мыслями, я едва не врезался лбом в стоящий между стеллажами огромный мольберт – инструмент художественного промысла, совершенно не характерный для библиотеки. К мольберту, ножки коего были очень маленькими, крепился портрет пожилого человека в полный рост. Человек на портрете, выполненном, похоже, в масштабе один к одному, был невысок, в меру упитан, но обладал довольно яркими и даже комичными чертами лица – большим носом-картошкой, сжатыми в тонкую линию губами, горящим восторженным взором и торчащими параллельно земле длинными, как у Дона Кихота, усами. Одежда на человеке была изысканной – такую обычно носили диктаторы и их приближенные. Нарисованный господин был изображен довольно тщательно, но без фона, из чего я сделал вывод, что портрет еще не закончен. Однако я не видел, чтобы поблизости валялись кисти, краски, палитры и прочие атрибуты, что были неотъемлемой частью любой художественной мастерской или, как в нашем случае, – уголка для рисования.
Я был не настолько искушен в изобразительном искусстве, чтобы определить, одной кисти или нет принадлежат портрет и развешанные по стенам пейзажи. Но мне почему-то казалось, что я вижу не просто чей-то портрет, а автопортрет художника, создавшего их. Глядящий на нас свысока нарисованный незнакомец определенно имел отношение к искусству: абсолютно невоинственный вид, импозантная внешность и темпераментный взгляд, какой, наверное, бывает у маэстро кисти в минуты тесного общения с музой.
Мне редко приходилось общаться с людьми подобного типа, но впечатление от общения с ними всегда оставалось негативным. Заносчивые эксцентричные господа, которые полагали, что они либо живут на вершине Олимпа, либо в своем особом, более совершенно мирке, и потому простому смертному, вроде Арсения Белкина, вовек не дано понять их утонченные вкусы и возвышенные принципы. Такие люди вызывали у меня отторжение после первой минуты беседы. Будучи трезвым, я обычно воздерживался от грубости и не высказывал им в глаза все, что о них думал, но зато когда напивался... Помнится, однажды за такую нелицеприятную критику я был даже жестоко побит и изгнан из компании ценителей уже не помню каких видов искусств. Скорее всего, мы дискутировали тогда по поводу обнаженной женской натуры, ибо в молодости она являлась моей излюбленной темой для полемики.
– Ой, а я ведь знаю этого человека! – воскликнула Кассандра, тоже заинтересовавшись портретом. – Это же мистер Морган Платт! Он руководит проектированием нового симулайфа и как-то раз даже сопровождал меня по Терра Олимпия. Любопытно, откуда здесь взялся портрет мистера Платта?
«Этого человека зовут Морган Платт? Гамма-креатор Морган Платт?» – едва не вырвалось у меня, но в последний момент я предпочел не задавать вопрос. Лгать, что о Платте мне рассказал отец Анабель, я не мог, а признаваться, кто на самом деле снабдил меня информацией о Гамма-креаторе, значило посвящать подругу в тайны, в которые я ее посвящать не хотел. Все, что происходило со мной в оружейной лавке Чико – от коварной снайперской засады до чудесного освобождения, – Кассандра не видела, и такое положение вещей меня вполне устраивало. Во-первых, я пообещал Васкесу никому не сообщать о нашей беседе, а во-вторых, неизвестно, как бы отреагировала Анабель, когда узнала, что я якшался на дружеской ноге с самим Тенебросо. Вдруг оскорбилась бы и ушла? Поэтому, дабы не усложнять и без того непростую ситуацию, лучше было держать язык за зубами, благо запредельных усилий это не требовало.
– Да, занятный старикан, – согласился я, старательно делая вид, что знать не знаю ни о каком Моргане Платте. Подойдя вплотную к портрету, я поднес свечи к нарисованному лицу Гамма-креатора настолько близко, что, казалось, еще немного, и затрещат его подпаленные усы, а в воздухе запахнет жженой щетиной. Я же, покосившись на Кассандру, вполголоса добавил: – Так, значит, вот кто не желает, чтобы мы с Васкесом топтали его грезы...
Ознакомительная версия.
