— Как ваша рука? — спросил кимонец.
— Ничего, — ответил Бишоп. — Небольшой ожог. У него было такое ощущение, словно произносил эти слова не он, а кто-то другой, стоявший рядом.
Он не мог бы шевельнуться, даже если бы ему заплатили миллион.
— Надо будет вам помочь, — сказал кимонец. — Побеседуем позже…
— Прошу вас, сэр, об одном, — сказал человек, говоривший за Бишопа. — Отправьте меня в гостиницу.
Он почувствовал, как сразу понял его собеседник, испытывавший к нему сострадание и жалость.
— Конечно, — сказал высокий кимонец. — С вашего позволения, сэр…
Однажды дети захотели иметь собачку — маленького игривого щенка. Их отец сказал, что собачки он им не приобретет, так как с собаками они обращаться не умеют. Но они так просили его, что он наконец притащил домой собаку, прелестного щенка, маленький пушистый шарик с четырьмя нетвердо ступающими лапками.
Дети обращались с ним не так уж плохо. Они были жестоки, как все дети. Они тискали и трепали его; они дергали его за уши и за хвост; они дразнили его. Но щенок не терял жизнерадостности. Он любил играть и, что бы с ним ни делали, льнул к детям. Ему, несомненно, очень льстило общение с умным человеческим родом, родом, который настолько опередил собак по культуре и уму, что сравнивать даже смешно.
Но однажды дети отправились на пикник и к вечеру так устали, что, уходя, забыли щенка.
В этом не было ничего плохого. Дети ведь забывчивы, что с ними ни делай, а щенок — это всего-навсего собака…
— Вы сегодня вернулись очень поздно, сэр, — сказал шкаф.
— Да, — угрюмо откликнулся Бишоп.
— Вы поранились, сэр. Я чувствую.
— Мне обожгло руку.
Одна из дверец шкафа открылась.
— Положите руку сюда, — сказал шкаф. — Я залечу ее в один миг.
Бишоп сунул руку в отделение шкафа. Он почувствовал какие-то осторожные прикосновения.
— Ожог несерьезный, сэр, — сказал шкаф, — но, я думаю, болезненный.
Мы игрушки, подумал Бишоп. Гостиница — это домик для кукол… или собачья конура. Это нескладная хижина, подобная тем, какие сооружаются на Земле ребятишками из старых ящиков, дощечек. По сравнению с комнатой кимонца это просто лачуга, хотя, впрочем, лачуга роскошная. Для людей с Земли она годится, вполне годится, но это все же лачуга. А кто же мы? Кто мы? Баловни детишек. Кимонские щенята. Импортные щенята.
— Простите, сэр, — сказал шкаф. — Вы не щенята.
— Что?
— Еще раз прошу прощения, сэр. Мне не следовало этого говорить… но мне не хотелось бы, чтобы вы думали…
— Если мы не комнатные собачки, то кто же мы?
— Извините, сэр. Я сказал это невольно, уверяю вас. Мне не следовало бы…
— Вы ничего не делаете без расчета, — с горечью сказал Бишоп. — Вы и все они. Потому что вы один из них. Вы сказали это только потому, что так хотели они.
— Я уверяю вас, что вы ошибаетесь.
— Естественно, вы все будете отрицать, — сказал Бишоп. — Продолжайте выполнять свои обязанности. Вы еще не сказали всего, что вам велено сообщить мне. Продолжайте.
— Для меня неважно, что вы думаете, — сказал шкаф. — Но если бы вы думали о себе, как о товарищах по детским играм…
— Час от часу не легче, — сказал Бишоп.
— То это было бы бесконечно лучше, — продолжал шкаф, — чем думать о себе, как о щенках.
— И на какую же мысль они хотят меня натолкнуть?
— Им все равно, — сказал шкаф. — Все зависит от вас самих. Я высказываю только предположение, сэр.
Хорошо, значит, это только предположение. Хорошо, значит, они товарищи по детским играм, а не домашние собачки.
Дети Кимона приглашают поиграть грязных, оборванных, сопливых пострелов с улицы. Наверно, это лучше, чем быть импортной собачкой.
Но даже в таком случае все придумали дети Кимона. Это они создали правила для тех, кто хотел поехать на. Кимон, это они построили гостиницу, обслуживали ее, давали людям с Земли роскошные номера, это они придумали так называемые должности, это они организовали печатание кредиток.
И если это так, то, значит, не только люди Земли, но и ее правители вели переговоры или пытались вести переговоры всего лишь с детьми народа другой планеты. Вот в чем существенная разница между людьми с Земли и кимонцами.
А может быть, он не прав?
Может быть, вообразив себя комнатной собачкой и ожесточившись, он в своих размышлениях пошел не по тому пути? Может быть, он и в самом деле был товарищем по детским играм, взрослым человеком с Земли, низведенным до уровня ребенка… и притом глупого ребенка? Может быть, не стоило думать о себе, как о комнатной собачке, а следовательно, и приходить к мысли, что это дети Кимона организовали иммиграцию людей с Земли?
А если не дети приглашают в дом уличных мальчишек, а если инициатива проявлена взрослыми Кимона, то что это? Школьная программа? Какая-то фаза постепенного обучения? Или своего рода летний лагерь, куда приглашают способных, но живущих в плохих условиях землян? Или просто это безопасный способ занять и развлечь кимонских ребятишек?
«Мы должны были догадаться об этом давным-давно, — сказал себе Бишоп. — Но даже если бы кому-нибудь из нас и пришла в голову мысль, что мы комнатные собачки или товарищи по детским играм, то мы прогнали бы ее, потому что слишком самолюбивы».
— Пожалуйста, сэр, — сказал шкаф. — Рука почти как новенькая. Завтра вы сможете сами одеться.
Бишоп молча стоял перед шкафом. Рука его безвольно повисла.
Не спрашивая его, шкаф приготовил коктейль.
— Я сделал порцию побольше и покрепче, — сказал шкаф. — Думаю, вам это необходимо.
— Спасибо, — поблагодарил Бишоп.
Он взял стакан, но не стал пить, а продолжал думать: что-то тут не так. Мы слишком самолюбивы.
— Что-нибудь не так, сэр?
— Все в порядке, — сказал Бишоп. — Но вы пейте.
— Потом выпью.
Нормандцы сели на коней в субботний полдень. Кони гарцевали, знамена с изображением леопардов развевались на ветру, флажки на копьях трепетали, постукивали ножны мечей. Нормандцы бросились в атаку, но, как говорит история, были отбиты. Все это совершенно правильно, потому что только вечером стена саксов была прорвана, и последнее сражение вокруг знамени с драконом разыгралось уже почти в темноте.
Но не было никакого Тэйллефера, который ехал впереди, крутил мечом и пел.
Тут история ошиблась.
Века два спустя какой-нибудь писец позабавился тем, что вставил в прозаическую историю романтический рассказ о Тэйллефере. Он написал это, протестуя против заточения в четырех голых стенах, против спартанской пищи, против нудной работы, так как на дворе была весна и ему хотелось отправиться погулять в поле или в лес, а не сидеть взаперти, сгорбившись над чернильницей.
