Сопротивление р’хнех’еров было сломлено довольно-таки скоро. Не слишком многочисленные, они привыкли к праздной жизни, привыкли во всех технических вопросах полагаться на людей и, самое главное, не могли подчинить своей воле тех, кого высвободил из-под их ига мнемонический луч. Месяц спустя все было кончено, и, если не считать нескольких трагических эпизодов, победа, в общем-то, досталась нам малой ценой. Еще через два месяца мы встречали у себя на Земле посланников тельбирийского правительства, явившихся предложить нам альянс.
Что касается р’хнех’еров, то их уцелело немного. Мнемоническое излучение, пробуждавшее память у людей, на них не действовало, потому они до самого конца так и не поняли, каким оружием были биты. Всего этих существ осталось тысяч двадцать, и нам с трудом удалось спасти их от праведного гнева людей Тельбира. В конечном счете р’хнех’еры были высланы на одну из внешних планет, где им была предоставлена возможность развивать, пусть и под строгим надзором, собственную цивилизацию, а уж насколько они на это способны, покажет лишь время.
Земля и Венера приближались к Белюлю, который все уже теперь называли Солнцем. Однажды, из любопытства наведя телескоп на Венеру, я увидел, что диск начинает становиться расплывчатым. Возрождалась атмосфера. Вместе с Ренией мы поднялись в мой застекленный кабинет во внешнем Хури-Хольдэ, кабинет, в котором я не был, казалось, уже целую вечность. Грубо обтесанный кремень по-прежнему лежал на моем столе. Из окна мы увидели все тот же пустынный пейзаж: покрытые снегом и затвердевшими газами суперструктуры города. Венера, которой предстояло выйти на более близкую к Солнцу орбиту, обогнала нас, и на ней уже было теплее.
Мы поднимались в мой «фонарь» сначала раз в неделю, потом — каждый день. Как-то раз мы очутились там на заре, когда Солнце, еще такое далекое, только вставало над горизонтом. Когда его косые лучи коснулись массы замерзшего воздуха, мне показалось, что поднялась легкая дымка. Но ничто больше не шевельнулось, и я спустился в свою подземную лабораторию, оставив наверху Рению и Ареля.
Рения вызвала меня незадолго до девяти часов:
— Хорк, скорее поднимайся! Начинается!
Я мог бы, не отрываясь от дел, увидеть все на своем экране, но что-то в глубине души говорило, что простого изображения мне будет мало. Я хотел видеть собственными глазами начало возрождения моей планеты!
На крышах, напротив нас, толстые слои замерзшего воздуха начинали закипать, шевелиться, сползать и неслышно обрушиваться в ущелья улиц. Уже существовало некое подобие атмосферы, бесконечно разрежённой и почти неуловимой. По мере того, как Солнце перемещалось к зениту, кипение воздуха усиливалось, и вскоре над городом поднялся густой туман. Временами конвективные потоки, очень сильные в этой разреженной атмосфере с огромными температурными перепадами, рассеивали этот туман, и я видел вдалеке башни города, словно окутанные рваной серой вуалью. С крыш время от времени низвергались каскады жидкого воздуха, которые, впрочем, так и не достигали уровня улиц, на лету превращаясь в газ.
На следующий день барометры показали давление, равное одной десятой нормального. За следующие несколько дней давление это быстро выросло, так что атмосфера полностью восстановилась задолго до того, как Земля вышла на свою окончательную орбиту.
Но замерзшие моря и океаны таяли гораздо медленнее, и еще долгие годы Земля оставалась ледяной планетой. Великая весна сопровождалась множеством маленьких катастроф; почва, как и полагается, оттаивала сверху, и это приводило к многочисленным оползням на склонах, порой уносившим вниз огромные массы земли и камней. Поверхность планеты превратилась в сплошное болото. Океаны тоже оттаивали сверху, в результате чего то и дело внезапно всплывали громадные блоки менее плотного льда, вызывавшие небольшие приливы.
Но все это казалось нам пустяками. После стольких лет тяжелых испытаний мы наконец-то обрели надежную гавань и благополучно разрешили конфликт с Тельбиром. Я затем несколько раз бывал на этой прекрасной планете. Освобожденные от паразитов-р’хнех’еров, тельбирийцы делали большие успехи, и мы помогали им чем только могли.
Как только кризис закончился, я сложил свои обязанности верховного координатора и вместе с Кельбиком вошел в Совет властителей. И в первый же день 4629 года, представ перед Советом, в котором председательствовал Хани, я официально объявил народам Земли и Венеры, что эра Великих Сумерек завершилась.
Но оставалось еще немало нерешенных проблем. Например, мы хотели и далее поддерживать теплые отношения с народом Кириоса Милонаса. Обнаружение р’хнех’еров вкупе с имевшим место много веков назад вторжением драмов свидетельствовали о том, что мы не одни в этой вселенной. Да и потом, возможно где-то, в сиянии славы их юной цивилизации... или же в позоре рабства, нас ожидали потомки экипажей пропавших звездолетов.
Именно поэтому, присоединившись к Кельбику и его команде, я и решил посвятить себя исследованию проблем гиперпространственных передвижений и временных скачков. Между нами не было никакого соперничества. Кельбик возглавлял лабораторию с того самого момента, когда я вынужден был ее оставить, и дальше вел работу уже самостоятельно. Я же по возвращении получил возможность ознакомиться с тем, что было сделано за время моего отсутствия, и отнюдь не претендовал на руководящую роль. На двоих нам дел более чем хватало!
Мне понадобилось более десяти месяцев, чтобы наверстать упущенное! То была самая трудная в моей жизни работа, но я с ней справился, потому что не хотел провести остаток своих дней в положении почетного пенсионера. В конце концов, мне было всего пятьдесят четыре — расцвет молодости для нас, обычно живущих лет двести!
Теперь я подхожу к самой невероятной части моей истории, к моему перемещению в вашу эпоху. Мы добились определенного успеха в овладении темпоральными полями. Как-то вечером я остался в лаборатории один. Кельбик лишь недавно женился — на моей племяннице Аниоре — и потому поспешил вернуться домой. Хокту отмечал с другими ассистентами свое назначение профессором кафедры высшей математики в университете — и это в двадцать-то шесть лет! Я связался по видеофону с Ренией, чтобы сказать, что вернусь поздно: у меня возникла одна мыслишка, и я хотел изменить схему своего аппарата. В тот вечер я вовсе не собирался экспериментировать. Быть может, я ошибся, заканчивая монтаж? Или же, как я подозреваю, темпоральные поля иногда действуют на создающую их аппаратуру еще до установления контакта? Не знаю. Внезапно меня залило ярким и немного мерцающим синим светом, и я потерял сознание.
