Вдоль строя проскакал всадник и доложил Илисиди и Сенеди, что погибли трое; он назвал три имени, в том числе — Гири.
Брен почувствовал… в первое мгновение сам не понял, что почувствовал. Словно удар в живот. Гибель человека, которого он знал, некоей известной величины, когда вокруг столько всего меняется, — он воспринял это как личную потерю; но в то же время он порадовался, что это не Банитчи и не Чжейго, а потом предположил как-то смутно, без особых обоснований, что его чувство потери было сугубо эгоистичным и базировалось на эгоистичных человеческих мерках, которые не имеют ничего общего с ман'тчи, с тем, что атеви чувствуют и чего они не чувствуют.
Он больше не отличал хорошее от плохого. У него болела голова. Все еще звенело в ушах, каждый вдох отдавал дымом и порохом. Они с Нохадой оба были заляпаны грязью, несмотря на то, что находились почти в голове колонны, заляпаны грязью, облеплены обрывками листьев — он не знал точно, чем еще, и не хотел знать. Только вспоминал все время толчок от взрыва, стену воздуха с какими-то ошметками, которая почти слилась со взрывом на дороге вспомнил резкий удар, когда что-то ткнуло его в руку с такой силой, что до сих пор было больно. Нет, эта единственная точная бомба — чисто случайная удача. Такое попадание может и не повториться.
А может и повториться при следующем таком налете — он не знал, как далеко им еще надо проехать, и не знал, как долго может противник высылать самолеты из аэропорта Майдинги и бомбить их снова и снова, а они ничего, ну совсем ничего не могут с этим поделать…
Но второй самолет не вернулся — то ли разбился где-то на горном склоне, то ли улетел обратно в аэропорт, а тем временем раскаты грома становились все слышнее.
Еще через некоторое время надвинулись тучи, принесли с собой сначала холодный воздух, потом брызги дождя и треск грома. С первыми каплями дождя всадники вокруг Брена, не спешиваясь, полезли в свои сумки, вытащили черные пластиковые дождевики и начали натягивать на себя. Брен подумал с надеждой, что у него в снаряжении тоже найдется такой — и обнаружил во вьючке возле колена — позаботился кто-то предусмотрительный, помнящий, что сейчас сезон холодных горных дождей. Брен нашел дождевик уже под первыми каплями дождя, надел на голову и постарался прикрыть как можно большую часть себя и мягкого седла, а потом еще и застегнул на горле, когда хлынул холодный ливень, ударил слепящим шквалом, побежал струйкой по шее.
Пластик сохранял тепло тела — его тела и Нохады, вихри и плотное одеяло туч над холмами давали надежную защиту от самолетов, и даже если промерзнуть насквозь, потому что свирепые порывы ветра облепляют пластиком тело, вырывают концы, хлещут ими по рубашке и пальто, которые и без того уже начали промокать от сбегающих по шее струек, — ничего, любое неудобство, причиненное грозой, все же лучше, чем бомбежка с воздуха.
Брен большей частью доверял выбор пути Нохаде — пусть себе бежит за Бабсом, а сам прятал руки под мышками и беспокойно думал, уж не кончатся ли силы у вдовы, потому что, чем больше он позволял себе расслабиться, тем больше утекала его собственная энергия, тем сильнее пробирал озноб. Худые промерзают быстрее, как говорил Гири — Брен был уверен, что это говорил именно Гири, сейчас мертвый и разбрызганный ошметками по склону холма.
В голове по-прежнему бухали взрывы.
По-прежнему рассыпались мысли черными пятнами, стоило закрыть глаза, и он снова оказывался в том подвале, слышал раскаты грома, ощущал прикосновение ствола к голове и знал, что Сенеди снова все это будет делать в действительности, потому что гнев Сенеди против землян связан с политическими амбициями Илисиди и со всем, что было достижимым и недостижимым для атеви до того, как в небесах появился этот корабль, — это Брен хорошо понимал. Ман'тчи Сенеди принадлежал Илисиди, мятежники предложили Илисиди ассоциацию с ними, Илисиди велела Сенеди выяснить, что представляет собой пайдхи, и, в глазах Сенеди, это вина Брена, это он убедил ее не принимать предложения мятежников.
Вот отсюда злость Сенеди — на него, на отказ Илисиди от борьбы за престол в Шечидане — на возраст, на время, на Бог знает что еще. Пайдхи в последнее время не чувствовал уверенности, что может перевести и истолковать хоть что-нибудь, даже себя самого. Он стал товаром, предметом торговли между разными группировками атеви. Он даже не знал, кому принадлежит в эту минуту — и не знал, почему все-таки Сенеди ждал на склоне холма, пока прибудет Банитчи.
Не знал, почему Чжейго так рассердилась на него, когда он побежал на помощь Банитчи.
Чжейго… Неужели она стакнулась с Сенеди? Предала Табини и Банитчи? Нет, не может быть.
Брен отказывался этому верить — без всяких логических оснований, только по чисто человеческим… которые к Чжейго вообще неприменимы. Даже если он больше ничего не понимал в нынешнем смятении ума, то уж это он понимал прекрасно. Но все равно не изменил своего мнения.
Вверх-вниз, вверх-вниз, холм за холмом под слепящим ливнем.
Потом очередное глубоко прорезанное ущелье, где высокая поросль «железного сердца» прикрыла всадников от свирепых порывов ветра, но узкие волокнистые листья — вода по ним струилась и собиралась крупными каплями низвергали крохотные ледяные струйки, стоило лишь задеть их, и струйки эти почему-то чаще всего попадали за шиворот.
Но это укрытие в кустах в первый раз позволило передохнуть от ветра, Илисиди скомандовала привал и собрала людей, всю дюжину — всего двенадцать всадников уцелело, в смятении понял Брен, да еще шесть метчейти без наездников, которые так и бежали за ними через кусты и по каменистым склонам. А он не понимал, как велики потери, не считал… он не знал, где они могли растерять остальных, — а может, по какому-то пропущенному им безмолвному сигналу отряд разделился?
Он вцепился в посадочный ремень и соскользнул по мокрому боку Нохады, сомневаясь, что сможет взобраться обратно без посторонней помощи, но все равно радуясь отдыху. В первый момент он застыл, вцепившись в сбрую Нохады, лишь бы устоять на ногах — колени подгибались после долгой езды. Сверкнула молния, над головой заворчал гром. Он вряд ли смог бы идти по скользкому от дождя склону, если бы не цеплялся за ветки и не опирался то на один камень, то на другой. Он брел, шатаясь как пьяный, по крутому склону в поисках местечка потеплее, не на ветру. Увидел, что Банитчи уже спустился на землю, — и двинулся в ту сторону, где собрались еще четверо атеви вместе с Чжейго; один из них присел на корточки рядом с ней и держал Банитчи за лодыжку. Пропитанный водой сапог туго обтянул распухший сустав.
