— Ну что сказали врачи? — сразу же спросила Дина.
— Что я совершенно здоров. Они замечательные люди, извинились за ошибку в диагнозе и хотели сфотографировать меня для научного журнала. Но я поскромничал и убежал… Нет, в самом деле, Динка, я абсолютно здоров.
Дина опустилась на стул, и по ее растерянному лицу можно было понять, что она и сама не знает, плакать ей или смеяться. Но потом все-таки сделала выбор и заплакала. Яблоки посыпались из сумки.
— Я не хотела говорить тебе, потому что я в тебя очень верила, — сказала она немного погодя. — Прости меня. И жалость здесь ни при чем. Я люблю тебя, Коля.
— Странно, что мы никогда не говорили об этом.
Он погладил ее по волосам. Они падали на глаза, и он не видел их, а это было очень важно. Видеть ее глаза.
— Я хотела, чтобы после тебя остались не только эти картины. Сейчас, наверное, можно сказать.
— А я догадываюсь. Можешь и не говорить. Я буду учить его летать. Хотя, кто знает, может быть, он будет делать это с рождения. То-то будет тебе хлопот…
И он рассмеялся, и поднял ее на руки, и опять словно почувствовал за спиной крылья, и увидел зеленую равнину родной стороны.
— Прости меня, Чу, — сказал Пап обезьянке, сидевшей у него на плече и беззаботно грызшей орех. — Я вынужден это сделать.
Обезьянка насторожилась, пригнула головку, словно хотела что-то прошептать ему на ухо.
Светило висело низко, над самой крышей гостиницы, и лениво, нехотя согревало планету.
Зеркальные двери бесшумно распахнулись.
За высокой стойкой вяло перебирал четки смуглый гиянин. Увидев приближавшегося Папа, он отложил четки и изобразил на лице улыбку.
— Я вас приветствую на планете Гий. Только что прибыли?
— Да, — сказал Пап и почему-то прибавил: — Пассажирским.
— Вы, разумеется, впервые на Гии… Надолго?
— Не знаю. Как получится…
— Понятно. — Улыбка словно навечно отпечаталась на лице гиянина. — Решили попытать счастья. Сложное это понятие — счастье… сложное. Наверное, и вы наслышаны о нашей планете?
Пап промолчал. Обезьянка грызла орех.
— Видимо, вам нужен номер поменьше? — осведомился гиянин, мельком взглянув на потрепанные, запылившиеся ботинки Папа.
— Да.
— Величины теряют свое значение перед бесконечностью Космоса. И время тоже… Пусть это вас не смущает.
Гиянин был настроен философски. У Папа от голода сосало под ложечкой.
Обезьянка выплюнула ореховую скорлупу в лицо гиянину.
Тот лишь на миг недовольно сморщился и вновь улыбнулся как ни в чем не бывало.
— Извините, — сказал Пап.
— Да что вы, ничего. А что это за животное?
— Это обезьяна с Земли.
— Забавная какая…
"Прости меня, Чу…" — Я бы хотел продать ее. Где это можно сделать?
Гиянин потянулся через стойку и осторожно коснулся обезьянки.
— Забавная, — повторил он. — А что она умеет?
Пап снял обезьянку с плеча и, поставив ее на стойку, приказал: — Чу, покажи, что ты умеешь.
Чу послушно повиновалась. Она сделала стойку на передних лапках, а задние при этом смешно раскачивались в возДухе.
— А теперь покажи, как ходят кокетливые дамы.
Чу, переваливаясь, гордо прошла от одного конца стойки к другому.
— Изобрази Папа. Пап — это я.
Обезьянка прошлась по стойке, удивительно точно подражая походке хозяина.
— Чу, умри!
Чу легла и неподвижно застыла.
— Можешь показать, что делал гиянин, когда мы зашли?
Обезьянка с готовностью взяла брошенные гиянином четки и с важным видом стала их перебирать.
— Прекрасно, прекрасно! — захохотал гиянин.
— Кстати, эти четки тоже с Земли, — заметил Пап.
— Что вы говорите! — Гиянин не глядел на четки. Он гладил обезьянку. — Молодчина! Смешное, очень смешное животное.
— Смогу я ее продать?
— Конечно, — с готовностью ответил гиянин. — Только через аукцион. Другой формы торговли у нас нет. Двадцать пять процентов выручки ваши.
— Двадцать пять?…
— Да. Это не так уж мало. Если вы согласны, оставьте зверька у меня.
— Хорошо.
Обезьянка грызла четки. Пап полез в карман, достал три ореха и положил их на стойку. Чу схватила его палец и стала сосать, причмокивая.
Пап улыбнулся.
— Мы с ней старые друзья, — сказал он.
Гиянин понимающе кивнул и протянул Папу ключ от номера.
Пап в нерешительности стоял у стойки.
— Нельзя ли мне что-нибудь поесть… за счет моей будущей выручки?
Гиянин снова кивнул.
— Разумеется. Вам принесут в номер. Можете поспать. Я вас разбужу перед аукционом.
Обезьянка запищала и прыгнула Папу на плечо.
— Нет, Чу, — сказал Пап, снимая ее с плеча, — ты останешься тут.
Он поставил ее на стойку, но она вцепилась ему в палец и не отпускала.
— Чу, умри! — приказал Пап.
Обезьянка отпустила палец и послушно легла.
— Есть у вас какая-нибудь коробка? — спросил Пап у гиянина.
Тот достал из-за стойки круглую жестяную коробку с изображением гостиницы. Открыл крышку. Пап поднял неподвижную Чу, положил ее в коробку и туда же — три ореха.
Повернулся и пошел к лифту.
— Здесь вы можете спокойно наблюдать за торгом. У нас все честно.
С этими словами гиянин ввел Папа в небольшую кабину, где были кресло, пульт и светящийся экран.
— Покупатели находятся в таких же кабинах, — разъяснил гиянин и скрылся.
Пап уселся в кресло.
Вскоре на экране появилась знакомая жестяная коробка, на крышке которой, к удивлению Папа, красовалось невесть откуда взявшееся изображение обезьянки.
— Уважаемые сопланетяне! — услышал Пап голос гиянина. — Продается удивительно редкое животное с Земли, и, очевидно, вам известно, как богат животный мир в Разумной стороне Вселенной. Обезьяна, которая выйдет сейчас из этой коробки, представляет умнейшую породу земных животных. Она является истинным другом существа мыслящего, и, видимо, я не ошибусь, если скажу, что животное это вам никогда, я подчеркиваю, никогда не наскучит. Необычные и разнообразные удовольствия я вам гарантирую. Чрезвычайно приятны метаморфозы этого животного…
"Не слишком ли?…" — подумал Пап.
— Впрочем, — продолжал гиянин, — вы сами можете в этом убедиться. Он откинул крышку коробки, и на экране появилась Чу.
Она держала в лапах последний недогрызенный орех.
— Итак, — сказал гиянин, — сейчас вы станете свидетелями удивительных превращений.
Внезапно обезьяна растворилась в воздухе, и на ее месте появилась женщина с Земли в длинном черном платье. Пап замер. Он ожидал знакомые трюки Чу. Но то, что он увидел, было невероятно, невероятнее, чем во сне. Мельком он слышал, что на планете Гий ничему нельзя удивляться, но все же не мог поверить своим глазам.
