Эдгар Берроуз - Принцесса Марса. Боги Марса. Владыка Марса (сборник)

Дым рассеялся, но мы стояли перед глухой стеной. Щель исчезла, и теперь на целый год тайна этой ужасной комнаты будет скрыта от человеческих глаз.

Меня торопили.

– Еще немного, и будет поздно! – кричал Ксодар. – Мы и так едва ли сумеем вырваться живыми! Я приказал включить насосы, и через пять минут подземелья будут затоплены. Если мы не хотим утонуть, как крысы в трюме, лучше бежать прямо через горящий храм в сады!

– Иди, – ответил я. – Дай мне умереть рядом с моей принцессой… для меня уже нет ни надежды, ни счастья. Когда чертов храм через год принесет ее тело, пусть найдут и мертвого лорда, ждущего ее.

О том, что было дальше, я имею весьма смутное представление. Кажется, я отбивался от множества людей, а потом меня все-таки потащили прочь. Я никогда об этом не расспрашивал, и никто из свидетелей не решался напоминать мне о моем горе, чтобы не растравлять сердечных ран.

Ах! Только одно я желал бы знать, и тогда тяжкое бремя свалилось бы с моих плеч! Но лишь время могло показать, в чью грудь вонзился кинжал убийцы.

Под сенью леса, что окружает пунцовую равнину возле затерянного моря Корус в долине Дор, под стремительными лунами Марса, низко летящими, как метеоры, над умирающей планетой, я крался следом за черной фигурой. Этот человек упорно прятался в самой глубокой тени, что свидетельствовало о его зловещих намерениях.

В течение шести долгих марсианских месяцев я часто бывал у ненавистного храма Солнца. Внутри его подземной части, медленно вращавшейся глубоко под поверхностью Марса, была заключена моя принцесса… но живая или мертвая, я не знал. Пронзил ли узкий нож мстительной Файдор ее нежное сердце? Лишь время могло открыть правду.

Должно было пройти шестьсот восемьдесят семь марсианских дней, прежде чем дверь камеры вновь встанет перед тоннелем – там, где я в последний раз видел свою вечно прекрасную Дею Торис.

Половина срока не сегодня завтра истекала, а в моей памяти все так же живо, затмевая предшествующие и последующие события, стояла сцена прощания. Затем клубы дыма ослепили меня, и узкая щель, позволявшая заглянуть внутрь камеры, закрылась, разлучив меня с принцессой Гелиума на долгий марсианский год.

И так же отчетливо, словно это было вчера, я помню красивое лицо Файдор, дочери Матаи Шанга, искаженное завистью и ненавистью, – в тот момент, когда она, замахнувшись кинжалом, прыгнула к женщине, которую я любил.

Еще я видел, как краснокожая девушка, Тувия из Птарта, бросилась вперед, чтобы предотвратить чудовищное деяние.

А потом тоннель заполнился дымом пожара, но в моих ушах по-прежнему звучал единственный вскрик – в тот момент, когда лезвие опустилось. И наступила тишина, а когда дым наконец рассеялся, вращающиеся стены храма все скрыли от меня, и я не мог ни видеть, ни слышать происходившего в камере, где остались взаперти три прекрасные женщины.

Много воды утекло с того страшного дня, немало забот навалилось на меня, но ни на одну секунду не померкло в моей памяти случившееся. После того как наш победоносный флот и сухопутные силы разгромили чернокожих, у меня появились многочисленные обязанности по управлению землями перворожденных. Однако все свое свободное время я проводил рядом с мрачной шахтой храма, чьи подземелья поглотили мать моего сына Карториса. Среди чернокожего народа, веками поклонявшегося Иссу, ложной богине Марса, воцарился хаос. Я показал перворожденным, что Иссу – не более чем злобная старуха. И они сами в ярости разорвали ее в клочья.

С вершин самомнения перворожденные разом были сброшены в глубину бесконечного унижения. Их божество исчезло, а вместе с ним – и вся фальшивая основа их религии. Флот, которым они так похвалялись, был разбит превосходящими силами красного народа Гелиума.

Яростные зеленые воины с коричневых равнин древнего морского дна погнали своих диких фоатов по священным садам храма Иссу, а свирепый Тарс Таркас, джеддак Тарка, начал править перворожденными, в то время как союзники решали дальнейшую судьбу побежденной расы.

Почти единодушно прозвучала просьба о том, чтобы именно я занял трон черного народа, и даже сами перворожденные этого желали, но я ответил отказом. Я просто не в силах был остаться с народом, который проявил неуважение к моей принцессе и к моему сыну.

По моему предложению джеддаком перворожденных стал Ксодар. Он был датором, то есть принцем, пока Иссу не лишила его титула, так что уместность его назначения на высокий пост под сомнение не ставилась.

И таким образом, в долине Дор наконец был установлен порядок, зеленые воины снова рассеялись по дну высохших морей, а все, кто прибыл сюда из Гелиума, возвратились в свою страну. Здесь мне опять предложили трон, поскольку от пропавшего джеддака Гелиума, Тардоса Морса, деда Деи Торис, по-прежнему не было никаких вестей, равно как и от его сына Морса Каяка, джеда Гелиума, отца Деи Торис.

Прошло уже больше года с тех пор, как они отправились на поиски Карториса в Северное полушарие, и в конце концов их огорченный народ принял как истину смутные слухи об их смерти, что долетали из ледяных полярных областей.

И я снова отказался от власти, ибо не мог поверить в то, что могучий Тардос Морс и его не менее доблестный сын погибли.

– Пусть лучше до их возвращения правит представитель их рода, – сказал я собранию вельмож Гелиума, обращаясь к ним с Пьедестала Правды рядом с Троном Справедливости в храме Воздаяния, с того же места, где год назад мне довелось выслушать свой смертный приговор, вынесенный Сатом Аррасом.

С этими словами я шагнул вперед и положил руку на плечо Карториса, стоявшего в ряду сановников на круглом возвышении в центре зала-амфитеатра.

Тут же и знать, и простые солдаты шумно выразили свое согласие. Десять тысяч мечей вырвались из ножен, и воины древнего Гелиума приветствовали своего нового джеддака.

Карторис должен был занимать трон до конца жизни, если его прадед или дед не вернется в столицу. Решив столь важный для Гелиума вопрос, я на следующий день отправился в долину Дор. Мне хотелось быть поблизости от храма Солнца вплоть до того судьбоносного дня, когда откроется тюремная камера, в которой была заперта моя вечная любовь.

Хора Вастуса и Кантоса Кана вместе с другими моими доблестными офицерами я оставил в Гелиуме с Карторисом, чтобы он мог воспользоваться их мудростью, храбростью и преданностью, выполняя нелегкие обязанности, что были теперь возложены на него. Лишь калот Вула, мой марсианский сторожевой пес, составил мне компанию.

Вот и в эту ночь верный калот не отставал от своего хозяина и крался позади на десяти коротких мускулистых лапах. Ростом он был с шотландского пони. Его жуткая голова и клыки напугали бы кого угодно, но по отношению ко мне этот зверь всегда выражал искреннюю любовь и преданность.