— И как вы себе это представляете, — несколько охладил я его восторги. — Мне что, сидеть безвылазно в этой пещере и спать в компании абитуриентов?
К моему удивлению, эта идиотская мысль не вызвала даже тени его улыбки. Он серьезно кивнул.
— Возможно, именно так и надо будет сделать.
— Ну, знаете! — возмутилось все мое нутро. — Каждый мой поход в горы — это монстры, лоперская разведка, завалы, камнепады, пещеры…! Я! в горы! больше! не! пой! ду!
— Ну, что вы право, так встрепенулись, — успокаивающе заговорил Кламириан. — Может, и без вас обойдутся. Да, скорее всего, без вас! Точно. Ну, может один только разок… показать где… А вообще еще ничего не решено. Вот доложим господину генералу. Посоветуемся с целителями…
Что-то не внушает мне доверия его простодушная физиономия. Ой, не внушает! И говорит он точь-в-точь, как Греллиана, успокаивая пациента перед рискованной операцией. Но что я могу сейчас поделать? Ничего. Так что остается сидеть и головой в такт его словам кивать — верю, якобы. Так все и будет. А как же иначе?
— Благодарю вас, господин Филлиниан. Все, что вы рассказали — крайне важно. Мои записи незамедлительно будут переправлены господину генералу лично. Надеюсь, вас не надо предупреждать о хранении тайны? — я, молча, кивнул. — Записи у дознавателя уже изъяты; со служащими мы побеседовали; когда сам господин Саллиниан вернется, с ним мы тоже поговорим…
— Надеюсь, ему ничего не грозит? Мне он показался человеком порядочным.
— Нет. Ничего такого. Наоборот, мы ему благодарность от лица КСОР объявим. Не беспокойтесь. А вот некто Боантир, мне кажется, вы не очень переживаете за его судьбу?… С ним будет несколько иначе. Боюсь, его место в магистрате совсем скоро станет вакантным.
Далее Кламириан предупредил, что к Леси будет приставлена тайная охрана, дабы я не удивлялся и виду не подавал, если замечу. Жену мою тоже предупредят. На этом мы с порученцем раскланялись.
Свента по своему обыкновению сняла для нас самые лучшие апартаменты, и я туда с удовольствием переехал, оставив Протиса в гордом одиночестве. Этой ночью мне было не до Финь Ю… и две последующие тоже.
Дни, которые мы провели в этом славном городке, дожидаясь Ирритано, можно было бы назвать каникулами в горах — а что? чистейший горный воздух; теплая, ясная погода; здоровое питание; мирные, доброжелательные жители — если бы не одно «но». Свента на третий день, когда первые восторги и радости встречи помаленьку улеглись, страшно затосковала по малышке. Буквально места себе не находила: как она там? что бабушки делают? хорош ли пригляд? не заболела ли? Мои уверения, что Греллиана не допустит никаких болезней, мало помогали. Думал, не попробовать ли установить связь, да поглядеть, как дела обстоят с ребенком, но испугался — мало ли как это на младенце скажется. Я хоть и перехватываю узором отток энергии, однако же, не мгновенно — совсем чуть-чуть, но теряется… по меркам взрослого человека чуть-чуть. А для малыша может и этого «хватить». Решил на всякий случай спросить Финь Ю. Заодно, и повод имеется с ним поговорить; шарик мой показать; успехами похвастаться.
Первые три дня мы с женой провели, в основном, в обществе друг друга, не желая расставаться ни на минуту. Изредка совершали прогулки, по пути здороваясь со всеми встречными, питались в ресторане постоялого двора, а иногда ходили в гости. Некоторые бывшие пациенты уж очень настойчиво приглашали — не хотелось их обижать, да и времени свободного полно, поскольку больница опустела совсем, и делать там почти нечего. Прием велся, в основном, амбулаторный — четыре часа после обеда. В большинстве своем жители приходили с мелкими болячками, с которыми за некоторое количество дней справился бы и травник. Мне было откровенно скучно так вести прием и я не жалел своих способностей, исцеляя фактически бесплатно. То есть я, конечно же, не говорил, что исцелял, представляя всё в таком свете, будто столь незначительные проблемы — это «разок далеко плюнуть» для хорошего травника. Однако был и один сравнительно сложный случай. Пришла как-то раз ко мне на прием одна бабулька и принесла в подарок действительно редкие горные травки. В качестве ответной любезности попросила вернуть ей зрение, так как теперь она только по запаху, как собака, может эти самые травки различать, а когда-то была, дескать, лучшей собирательницей. Ее и в самом Заллире знали. Тамошние травники и лекари очень ценили ее сборы.
Мне было интересно, а риск сравнительно небольшой, и я взялся. Восстановил хрусталики; нарастил до нормы и усилил косые мышцы глаз; настроил аккомодацию; в конце операции дал выпить укрепляющее зелье и прописал три дня по два раза в день на пять минут прикладывать к глазам настой одной из горных травок. Такая травка, кстати, тоже была среди подаренных. Думаю, в связи с этим проблем, где ее взять, у бабушки, явно, не будет, а, как готовить настой, я ей подробно объяснил.
На следующий день после этой операции мрачный вид и тяжкие вздохи помощниц заставили меня разговорить одну из них. Выяснилось, что эта бабушка — «былинка на ветру» — славилась не только умением собирать травы, но и все подмечать. Особенно за молодежью. До того, как ослабло зрение, от нее просто спасу не было — она всегда знала: кто, с кем, почему, как часто и как… Родители, бывало, озабоченные сердечными проблемами детей, приходили к ней за сведениями, и она никому не отказывала, рассказывая всё… вплоть до, казалось бы, самых потаенных мест свиданий их чад. Даже невинный поцелуй с парнем… глубокой ночью… за пределами города… в густом кустарнике, — моментально становился известен столь замечательной старушке. Таким образом, своей операцией я расстроил все нежные планы местной молодежи, фактически выведя влюбленных из густой тени на яркий свет сцены королевского театра. Однако, даже заранее зная все это, отказать бабушке я бы все равно не смог. А молодежь… здесь же будущие охотники да егеря — вот пусть себе тренируются в скрытых перемещениях, маскировке и соблюдении секретности контактов…, а бабушка их проэкзаменует.
На второй день после приезда жены мы выписали последнего болящего, прошедшего самый полный курс реабилитации, какой только было можно. Не хотели помощницы оставаться совсем без больных, но пришлось. Жалование-то шло исправно, однако же, как они признались, в пустой больнице было откровенно скучно. Немного развлекла их… заведующая, госпожа Дарнила, приехавшая из Заллира как раз на следующий день после этого. Мне потом в лицах — лицедейка прямо — все передала Миринилла.
Дарнила, как всегда, стремительно прошла по коридору больницы в свой кабинет, зорко подмечая по пути малейший непорядок. Однако все замеченные мелочи вкупе не стоили одного вопиющего факта — на столе не лежали и не ожидали подписи документы: ведомости о постановке и снятии с довольствия больных; расходные на материалы, зелья и белье, использованные для обеспечения лечения; акты списания продуктов и прочие, крайне важные для функционирования этого учреждения бумаги. Дата ее возвращения была всем известна… впрочем, не лежат ли эти документы у Торсилезы, но, скорее всего, нет. Миринилла заглянула в кабинет, услышав грозный рык, и не успела открыть рот, как на нее посыпался град обвинений в некомпетентности, распущенности, вседозволенности… и прочая и прочая — с обещаниями всех поувольнять и на арбалетный выстрел не подпускать более к больнице, где люди мучаются, перебарывая болезни, в то время как отдельные вертихвостки манкируют своими обязанностями, даже не пытаясь облегчить участь пациентов. Затем, скорбно вздохнув, мрачно спросила — давно ли умерли дедушка-сердечник и Норбиано с паучьей болезнью. Она, вроде как видела, проходя по коридору, пустую палату для безнадежных с распахнутой настежь дверью и сделала свои выводы. И вот тут-то — Миринилла выдержала длинную, театральную паузу — ей и объяснили, что документы не подготовлены в связи с полным отсутствием больных… Бедная заведующая аж за сердце схватилась — что с ними? что этот мальчишка здесь натворил? Ой, много чего натворил! Вылечил! Да по домам разогнал…, в том числе и обоих безнадежных. В последнее она долго не могла поверить, пока ей не рассказали, как сердечник стал ухлестывать за кладовщицей, а дед егеря подарил господину лекарю заветный бочонок бардиньяка, после чего упоил весь постоялый двор. Долго командующая больницей не могла поверить во все это — прошлась по пустым палатам с аккуратно заправленными койками, заглянула на кухню, где половина котлов покоилась на полке, а не на плите, и, наконец, просмотрела карты последних больных. Добило ее сообщение о пожертвовании господином Боантиром пятисот корон в фонд больницы.
