Ольга Елисеева - Нежная королева

По улицам пробивались роскошные паланкины знати, поддерживаемые безъязыкими черными рабами - такое варварство в столице христианского мира задело Харвея, оно показалось ему несовместимым с его представлением о собственной вере. Благородные сеньоры проносились мимо на тонконогих чистокровных жеребцах, спеша к мессе и сталкивая по дороге бедных паломников в грязь. Их разряженные борейторы награждали замешкавшихся простолюдинов плетью.

Сам Деми получил несколько ударов по плечу, но, когда его рыцари было хотели наброситься на обидчиков и обнаружить себя, он удержал их.

-- Никто не должен знать о нашем присутствии. - остановил негодующих спутников консорт. - Мы здесь - всего лишь люди. И поверьте мне, господа, -- с грустной усмешкой добавил Харвей, -- каждому из нас будет полезно побывать в шкуре простака.

Его послушались, хотя и с ропотом. Гранарская знать уже привыкла повиноваться Деми, чувствуя в нем господина. Вынесенные толпой на площадь перед собором св. Ключей - кафедральным храмом Альбици - воинственные паломники Харвея едва не были затоптаны теми, кто стремился лицезреть папу, раз в день появлявшегося на крытой галерее собора. Деми увидел лишь крошечную белую точку, двигавшуюся в тени колонн, и только по дружному движению толпы, волной опустившейся на колени, понял, что это Гильдебрант вышел для благословения собравшихся.

День был не простой, и множество людей запрудило площадь, ради того, чтоб увидеть пышную процессию Хельви Гранарской - кающейся королевы, как ее уже прозвали в Альбици, куда она прибыла всего два дня назад.

Затертый со всех сторон зеваками, Харвей стоял, испытывая боль в стиснутых ребрах и пытаясь рассмотреть вступавший на площадь эскорт владычицы Гранара. Ни в чем не изменив себе, королева и здесь ехала на белом иноходце. Гарцующий по булыжникам Пенка вызвал у толпы вздох восхищения. Четверо рослых рыцарей в вороненых гранаррских латах, на крупных черных жеребцах, держали за углы алую шелковую ткань, образующую над головой их госпожи легкий, колеблемый ветром полог.

Следом за ними двигалось гранарское духовенство, предводительствуемое епископом Сальвским. Все священники по случаю покаяния были облачены в черные рясы, подпоясаны грубыми серыми веревками и держали в руках неоструганные кипарисовые кресты в знак смирения.

У двух преграждавших всадникам путь чугунных цепей, Хельви спустилась на землю и дальше двинулась пешком. Папа ожидал ее на ступенях собора, под полукруглыми арками, с изображениями бородатых пророков и ангелов с огненными мечами. Его голова оставалась в тени, но Харвей хорошо представил себе довольную ухмылку на бритом лице Гильдебранта, отсвечивавшем белой старческой щетиной. Папа мог торжествовать: гордая королева Гранара покорно склонялась перед ним.

Деми хорошо видел спокойное, почти безмятежное выражение лица жены, когда Хельви проплывала мимо. Он мог бы сравнить ее чело с чистым безоблачным небом в морозный день. Ни капли тепла. Мягкий профиль королевы, которое Харвей, казалось, знал до мельчайшей черточки, сейчас из-за зачесанных наверх и увенчанных диадемой волос казался чеканным. Консорт узнал этот золотой обруч с крупными аметистами, который сам когда-то прислал жене из Северной Сальвы. Древняя корона монсальватских королев, во всяком случае так Деми называл ее для себя.

Надеть выкопанный из земли языческий венец на церемонию покаяния было настоящим вызовом. Вызовом, о котором из всех присутствующих на площади перед собором св. Ключай знали только двое. Он и она. Шествующая к ступеням гордая владычица и нищий затертый толпой паломник. Королева и ее муж. Сознание того, что их с Хельви сейчас связывает общая тайна согрело Харвея. "Нужно быть полным дураком, чтоб подумать, будто она когда-нибудь покается! - хмыкнул Деми. - Не даром даже в Часослове на миниатюрах у папы из-под тиары выглядывают ослиные уши".

Хельви между тем торжественно прошествовала по живому коридору, образованному глазевшими на нее людьми, и оказалась на ступенях, залитых солнцем. Сопровождавшие ее рыцари опустили свой алый покров и остались внизу. Дальше королева обязана была идти одна. Харвей испугался как бы на таком солнце жене не стало плохо.

Мягкие, точно оплывшие, очертания фигуры ее величества скрыло роскошное платье из темно-лилового бархата с непомерно завышенной талией и длинными складками, расходившимися от самой груди. Но только слепой мог не понять, что королева ожидает ребенка. Харвей вспомнил, с какими скандалами его жена привыкала к своему новому положению, и усмехнулся. Чувство собственного достоинства и достоинство Гранара заставили Хельви совсем иначе вести себя на публике: она несла свое исполненное грядущим величием королевского материнства тело так, словно из милости дарила собравшимся счастье лицезреть себя и еще не родившегося наследника.

Сейчас молодая женщина была столь ослепительно хороша, что Харвей не удивился бы, если б завтра ее нелепому с точки зрения моды платью начали подражать все уважающие себя знатные альбицийские дамы.

Хельви поднялась по широким беломраморным ступеням вверх. Где-то на середине бесконечной лестницы Харвею показалось, что ее зашатало. Он рванулся из толпы, но тесно сжимавшие его справа и слева люби не позволили сделать и шага. Благодарение Богу, королева лишь на секунду замешкалась и дальше продолжала свой путь столь же торжественно, как раньше.

У самых ног папы она остановилась и рассчитано не торопясь преклонила колени. Сначала одно, затем, подумав, второе. Это было эффектно. Достоинство и самоотречение. Смирение перед Богом и едва заметная насмешка над его земным наместником.

На не по-апрельски жаркое альбицийское солнце набежала туча. Еще секунда и вдруг прямо с окрашенных яркими золотыми лучами облаков пошел снег. Толпа издала дружный вздох изумления. Вырвавшийся из тысяч глоток он, как морской прибой, прокатился по площади. Белые хлопья падали и таяли на лету. Солнце и буран одновременно - такого Альбици не видела за всю свою тысячелетнюю историю. Подобное чудо следовало занести в анналы святого престола. По старым сальвским приметам, оно предвещало радость. Но держался ли Гильдебрант того же мнения, никто не знал.

Харвей следил за каждым жестом королевы. Она медленно сняла со своей головы венец, положила его у ног папы и низко поклонилась своему обидчику. Для собравшихся на площади это было глубочайшим унижением "зазнавшейся гранарки", большинство ее подданных думало тоже самое. Но Хельви умела даже свои поражения превращать в победы.

Харвей видел, как снова выпрямилась ее спина и гордо вскинулась голова. Он прекрасно знал, чего стоило королеве все происходившее. Да, это была ее победа: подставить себя под удар, не запятнав остального Гранара ни разрывом с папой, ни покаянием перед ним. В этом и состояло священное ремесло власти.