Глава 6
Вскоре Шуга закончил кульминацию и освещение всех домашних деревьев в районе, за исключением диких деревьев, которые он оставил Пурпурному для его воздушной ткани. Два дня он бродил по деревне, придумывая, чем бы заняться и тут и там развлекая себя небольшими заклинаниями для решения мелких проблем. В конце концов он пожаловался мне:
— Все находят себе занятие возле летающей машины — только не я! Тут не нужны заклинания, которыми я мог бы направлять работу. Все пользуются заклинаниями Пурпурного.
— Чепуха, Шуга! Хватит заклинаний и для тебя.
— Назови хотя бы одно.
— Ну… ты можешь использовать свое умение в подготовительных работах для летающей машины. С воздушными мешками, например.
— А что с ней еще делать, с воздушной тканью? Они ее соткали, они ее окунали, она держит воздух.
— Но она должна быть благословлена, Шуга, разве не так? Я хочу сказать, что это должно быть похоже на поимку Воск-Нотца — Бога Ветра. Тут ведь тоже должны быть своего рода улучшающие заклинания.
Шуга призадумался.
— Верно, ты прав, Лэнт. Я должен исследовать этот вопрос. Боги определенно должны быть привлечены к летающей машине.
Я последовал за ним на рабочий участок ткачей: обширное пастбище как раз под скалой. Там располагалось более сорока гигантских ткацких станков. Шум стоял чудовищный — каждый станок скрипел, содрогался, громко протестовал. Погоняющие выкрики начальников бригад накладывались друг на друга. Я удивился, как это разные ткачи различают, кто и что командует. Мы зажали уши руками, пробираясь между рядами машин — на тяжелой раме каждого вырастал крошечный кусок воздушной ткани. С некоторым неудовольствием я отметил, что поле испорчено множеством собравшихся здесь людей — черная трава превратилась в грязь. Тяжелая пыль повисла в воздухе. Это было плохо для ткани. Хотя каждый кусок ткани тщательно протирался перед пропиткой, все равно не годилось держать ее в такой грязи.
Без малейшего сомнения, нам надо было разнести станки подальше друг от друга.
Старого Лесту, наблюдавшего за сборкой трех новых станков, мы нашли на краю поляны.
Шуга оторвал его от работы и оттащил подальше от станков.
— Я должен поговорить с тобой, — начал он.
— О чем? Видишь же — я очень занят. — Говоря с нами, Леста не переставал вертеться на месте и рычать на суетящихся подмастерьев.
— Ладно, — сказал Шуга. — Я произвел некоторые вычисления…
— О! Нет! Больше никаких вычислений!
— Они касаются воздушной ткани. Мы не можем ткать ее, не обижая Воск-Нотца — Бога Ветра. Но мы можем ткать ее, если будем читать заклинания примирения над каждым куском ткани и над каждым станком…
— Я не могу себе это позволить, — застонал Леста. — Здесь и без того столько магии, что у меня начали вылезать волосы.
— Мы рискуем нарваться на удар смерча.
— Это было бы неплохо, — ответил раздраженно старый ткач. — У меня, по крайней мере, выдалось хоть немного спокойного времени. Вон, взгляни. Видишь эти станки? На каждом из них работают разные ткачи, и каждый из них поклоняется своему богу. Тут и Таккер — бог названия, и Каф — бог драконов, и Эйн — бог причин. Тут собралось больше богов, чем мне приходилось в жизни слышать! И каждый из этих ткачей требует, чтобы его ткань была выткана в особой манере, посвящена его любимому богу!
— Но… но, — в замешательстве забормотал я. — У Пурпурного будет припадок…
— Это точно, — согласился Леста. — Ткань должна быть изготовлена строго по образцу. Она должна быть по возможности наиболее плотной. Она не должна быть ни атласной тканью, ни саржей, ни какой-нибудь ерундистикой — она должна быть просто воздушной тканью! Так нет же… Видишь людей, вон там? Они укладываются, чтобы вернуться в свою деревню. Они, надо же, не желают ткать ничего кроме сатина. Они боятся обидеть Моханторга — бога-человека, бога… понятия не имею, чего он там бог! И таким вот образом мы каждый день теряем, по крайней мере, пятерых ткачей.
Леста повернулся к нам.
— Вы понимаете, что происходит? Они крадут секрет нашей воздушной ткани! Они приходят, работают с неделю, а затем выдумывают какой-нибудь предлог, чтобы сбежать назад, в свою деревню. Я не в силах удержать здесь рабочих. — Он застонал и присел на бревно. — А-ах! Лучше бы я никогда не слышал о воздушной ткани!
— Дела! — согласился я. — Тебе, Шуга, действительно надо принять меры…
— Конечно, конечно, — выкрикнул Шуга. — Ни одному из ткачей не позволялось приблизиться к станку, не открыв по крайней мере двух слогов своего секретного имени в качестве гарантии. Но ничего из этого не получилось. Они заявили, что клятва перед богом во много раз крепче и важнее, чем клятва человека человеку, и они правы.
— Хм, — произнес Шуга. — Кажется, я могу кое в чем помочь.
Леста поднял голову.
— Это просто, — продолжал волшебник. — Мы должны посвятить свою ткань Воск-Нотцу. Всякий, кто надумает ткать ее без моего благословения или ткать в других видах и местах, будет рисковать навлечь на себя его гнев.
— А как насчет тех, кто хочет уйти? — спросил Леста с надеждой.
Шуга покачал головой.
— Это не страшно. Мы можем связать их более крепкой клятвой…
— Более крепкой клятвой, чем клятва богу?
— Определенно! Как насчет клятвы о безволосии?
— Это как?
— Очень просто — если они нарушат клятву, все их волосы вылезут.
— О! — Произнес Леста, он немного подумал над этим и просветлел.
— Давайте попробуем, — согласился он. Хуже от этого уже не будет.
Когда я уходил, они ругались из-за гонорара Шуге за изгнание всех остальных богов из ткани.
Я решил навестить Пурпурного в его гнезде. Он был очень доволен ходом работ. Удовлетворенная ухмылка проглядывала сквозь черную щетину, покрывшую его подбородок. И он игриво похлопал свой животик. Некоторыми повадками он напоминал мне здешнего черного кабана. Я рассказал ему об уходе ткачей. Он задумчиво кивал, когда я сообщил ему о намерении Шуги.
— Да, — согласился Пурпурный, — это очень умно. Но я не беспокоюсь о тех, кто ушел. Они вскоре вернулся.
— Но почему?
Пурпурный объяснил с невинным видом:
— Потому что у нас почти все прядильные установки на острове. Где они возьмут достаточно нитей для своих станков?
Он посмеялся довольный своей хитростью.
— Они будут счастливы, если сумеют сделать хотя бы кусок воздушной ткани.
— Да, ты прав, — сказал я, хотя ничего не понял.
