Ознакомительная версия.
– Но именно ангельская плеяда обратила взоры христиан в прошлое, к разврату антиков, – возразил Караффа, и в зале снова поднялся шум. – Античные сатурналии – есть вера в Сатану.
– Величие росписей притягивает не только зрение, но и души. Говорите, что сердца живописцев жаждали разврата? Наготу легко подправить. Великий Микеланджело после гневливого замечания папы не погнушался приклеить фиговый листочек на чресла Адама.
– Гневливого замечания? Папу нередко заставали, колотящим художника жезлом по бокам, как барана, забредшего в храм.
– Содомиту по заслугам! В костер бы его! – снова закричали монахи.
– Никто из вас не бросит в огонь ценную грамоту лишь из-за того, что она слегка замарана в грязи. Ни один из вас! Так стоит ли обвинять Юлия II, что с помощью грешника Микеланджело к трем чудесам света он добавил еще три? Не хулите художника, не оглянувшись на себя. Папская индульгенция способна простить любой грех.
– Микеланджело, спутавшийся с бандой реформаторов, не единожды воспользовался папской печатью, чтобы спасти свои чресла от возмездия. А стоял все же за реформы, требуя отменить индульгенции. Вот почему реформация – одни слова да подстрекательства к бунту.
Братья доминиканцы снова пустились в горячий спор, совершенно забыв о подсудимом.
– Ах, Рафаэлло! «Святой Рафаэлло» вы говорите? В его мадоннах я узнаю не деву Марию, не Магдалину, но известную блудницу, осрамившую веру недостойным поведением. Рафаэлло был одержим девкой, за которой конгрегация установила наблюдение. Он был хитер. Чтобы спасти шлюху, от испанских сапог, он изобразил ее в виде Мадонны. Молясь на изображение блудницы, благочестивая дама сама грешит. Создатель не услышит ее молитву. Художники вводят сограждан в великий обман! Бунтарские подсказки питают надеждой чернь.
Судьи снова включились в ожесточенный спор.
– Рафаэлло, Микеланджело, Леонардо, а также Содома и непочитаемый здесь философ Агриппа, не случайно разом бросились изображать женские прелести и превосходства над мужчинами. «Спасти красоту, спасти мир красотой», – так называла ангельская плеяда свое искусство.
– Искусство антиков, бесовщина и сатурналии – вот флаг золотой плеяды.
– Испания, изобретательница мушкетов и пыточных приборов, гордо шагает по миру, захватывая один бастион за другим, в то время, как Италия, опережающая мировое искусство на пару сотен лет, бессильна противостоять не только испанцам, французам, но и сарацинам. Испанские войска сильны, их воины суровы, их не смущают чувства плоти Алчные самки и длинноволосые инкубы не завлекут суровых мужей с дороги славы в сточные канавы. Постель не для воинов веры.
– Братья Доминика! Вернемся к теме. Мы все, конечно, понимаем, что преподобный Базилио Соранцо не случайно устроил словесную баталию по поводу Рафаэлло и Леонардо.
– Да, братья, не случайно, – сказал отец Базилио. – Разговор зашел об ангельской плеяде, потому что сегодня мы судим художника. Не столь знаменитого и без высоких протекций. Но не без дара в душе. Я видел его картины. Они написаны гениальной рукой. Прошу снисхождения к молодости и таланту.
– Вижу, наш подопечный заскучал, – Караффа снова остановил шум и гневливые тирады собратьев. – Итак, продолжим. Мы до сих пор не услышали ни одного слова от подсудимого.
Головы спорщиков повернулись к Алессандрио.
– Алессандрио, ты должен поведать, почему стал причиной распрей между воинством Тьмы и Света, – подсказал один из судей, дребезжа старческим голосом.
– Рассказывай, несчастный, трибунал жаждет раскаяния. Исповедуй грешную душу, ради этого ты доставлен сюда.
– Тсс! – зашипели судьи. – Устав запрещает подсказывать подсудимому.
– Перед нами исповедник, а не обвиняемый.
– Я не нуждаюсь в исповеди, – ответил художник.
– Как? Ты отказываешься раскаяться? – губы великого инквизитора перекосила насмешка.
– В чем моя вина?
– Долгое время наши люди искали зачинщика грядущей войны между добром и злом, между адом и небесами. И, наконец, судьба сжалилась над тщетными усилиями, бросив источник зла к нашим ногам. Ты, Алессандрио, духовное орудие Сатаны.
Стражник швырнул художника в ноги великого инквизитора. Пурпур мантии освежил лоб арестанта, но его губы не прикоснулись к святому одеянию.
– Ваше преосвященство, – воскликнул художник, – всю жизнь я провел в Сиене, лишь несколько раз отлучался в Рим ради изучения техники великих мастеров.
– Ты учился в Риме? Похвально, – сказал отец Базилио. – Традиции – честь итальянской живописи. Рафаэлло Санцио и Микеланджело высоким искусством облагородили христианский мир.
– Вернемся к суду. Подсудимый ждет, – великий инквизитор поднял руку, и яростный спор в зале утих. – Презираю современных мазил, которые толстым слоем золота ретушируют собственную бездарность. Но ты, Алессандрио, здесь не ради выгодного заказа, не обольщайся. Риму достаточно мастеров. Два года обучения так и не добавили ума наивному простофиле из Сиены.
– Для чего я нужен Вашему Преосвященству?
– Не догадался, притворщик? Отрицаешь ли ты совокупление с грехом?
– Не грешен, клянусь!
– А тризну с Сатаной?
– Я чист.
– Современные художники, бывало, частенько используют запрещенные эскизы Леонардо. Мы выявляем преступников. Ответь на первый вопрос. Когда пишешь картины, сам ли ангел божий водит твоей кистью? Нет ли в твоем мастерстве демонических наущений? А главный вопрос: кого еще кроме тебя вооружил Леонардо запрещенными зарисовками? Кто из художников хранит эскизы? Отвечай! Святая конгрегация препятствует изучению трупов даже ради врачебного искусства.
– Леонардо да Винчи великий мастер. Преклоняюсь перед искусством гения. И считаю, что если бы не папа Юлий II, ставший меценатом золотой плеяды, народ Италии никогда бы не научился отличать истинное обаяние от уродства. Он видел бы в каждой красавице ведьму, а в каждой умнице колдунью. Он безжалостно бросил бы в костер и сестру, и мать. Он выжег бы этим костром свое сердце и отправился губить чужих матерей. Так поступают испанцы, их руки способны держать алебарды и мушкеты, все что угодно, но только не итальянский карандаш.
– Браво! Браво, художник! – зааплодировал епископ Базилио Соранцо.
– Вот она, ересь! – закричали хором доминиканцы.
– Все художники таковы. Им мало изобразить чью-то рожу или зад, им подавай тайный смысл.
– Тайный смысл прославленных картин один: бунтарство. Вот ты, например, талантлив, но дарование дается вкупе с пороками. Ты, по наблюдениям конгрегации, не в меру похотлив, проводишь много времени среди шлюх, погружен в разврат и пьянство, кроме того ни крупицы не пожертвовал церкви от низвергнутого на тебя золотого водопада.
– Я догадался, кто написал донос.
– В судебной практике известно множество случаев оговора по причине зависти или ревности. Но мы должны среагировать и расследовать каждую кляузу.
– Мазини ревнует.
– Здесь не исповедальня.
– Исповедоваться должен клеветник, а не я.
– Оговор не грех, а заблуждение.
– Я не виновен.
– Служанка, опоившая тебя, оказалась ведьмой. В ее комнате обнаружено множество ядовитых трав.
– Неправда! Заявляю: Виттория не отравительница! Она избавила меня от чахотки, но, разумеется, не колдовством.
– В каморке колдуньи обнаружен альпийский вьюнок, растение чрезвычайно редкое и дорогое. Добыть его можно лишь на неприступных альпийских скалах, куда, как известно, дорогу знают лишь наездницы на метле.
– Виттория купила траву на рынке.
– О, нет. Травка эта чрезвычайно дорогая. Герцог Миланский сулил замок с угодьями за единственную щепотку зелья для умирающего сына. Но альпийский вьюнок так и не был ему доставлен. Инфант, высокородный отпрыск, скончался. Герцог возглавил охоту на ведьм. Четыреста ведьм он утопил. А причина – недоставленный ему альпийский вьюнок. Виттория могла бы стать владелицей замка, она щеголяла бы в парче и шелках, обеспечила бы своих детей богатством и славой. Но ведьма потратила драгоценное лекарство не на дофина. Она вылечила художника, с весьма незначительным талантом, чьих картин никто никогда не купит.
– Значит, я заподозрен в колдовстве? Околдовал, чтобы меня околдовали?
– Если врачеватель втирает в грудь чахоточного дегтярную мазь, а больной все же умирает, это не преступление. Но когда юная девушка подсыпает в бульон драгоценные травы, и укладывается к больному художнику в постель, это выглядит более чем странно.
– Почему странно, если весьма полезно для здоровья?
– Разумеется, не вредно, пока нет умысла. Умысел доктора – обменять бесполезный деготь на золото. Умысел ведьмы – очаровать и обменять душу. Оба грешники, так как держали в руках приманку, завлекая заблудшего агнца в пропасть.
Ознакомительная версия.
