- Вот как!
- Не то, чтобы я его сразу убедил. Просто заставил здраво оценить этическую сторону сложившейся ситуации.
- А если его кто-нибудь переубедить?
- Все может быть. Потому-то нам и надо построить пусковой лазер.
Моррис мрачно кивнул.
Следующие двенадцать часов достались мне тяжело.
Первые четыре часа я выкладывал все, что мог вспомнить о телепортации, о технике "монахов", о семейной жизни "монахов", об этике "монахов", о взаимоотношениях между "монахами" и инопланетянами; я описывал этих инопланетян, называл координаты бесчисленных населенных и ненаселенных миров... короче, все, что мог. Моррис и сотрудники секретной службы, те, которые раньше изображали посетителей в баре, сидели вокруг меня завороженно, как мальчишки, слушающие рассказы у костра. А Луиза заварила нам свежий кофе и ушла спать в одну из кабинок.
Потом я позволил себе отключиться.
К девяти утра я лежал на спине, уставившись в потолок, и с паузами секунд по тридцать цедил обрывки информации, бессвязные и бесполезные. К одиннадцати у меня в животе скопилась огромная лужа черного чуть теплого кофе, глаза мои болели и слезились и проку от меня больше не было.
Играл я убедительно и знал это. Но Моррис никак не оставлял меня в покое. Он верил мне, я чувствовал, что он мне верил. И все равно он не хотел уклоняться от привычной процедуры, да, по правде говоря, ничего и не терял. Если я уже не мог принести пользы, если больше ничего не помнил, то к чему было проявлять мягкость? Нет, терять ему положительно было нечего.
Он обвинил меня в симуляции. Заявил, что действие таблеток я имитировал. Он заставил меня сесть и чуть не поймал на этом. Он вставлял в речь ругательства, математические формулы, латинские выражения и словечки из жаргона любителей фантастики. Все тщетно. Одурачить меня он не сумел.
Часа в два дня он велел кому-то из своих сотрудников отвезти меня домой.
Я чувствовал боль в каждой мышце, но должен был изо всех сил сохранять изнуренный вид. Иначе мои рефлексы мгновенно подняли бы меня на носки, чтобы я успел изготовиться на случай возможных перебоев в искусственной силе тяжести. От двойного напряжения становилось еще больнее. И так продолжалось часами - приходилось сидеть, опустив плечи, безвольно мотая головой. Но если бы Моррис вдруг увидел меня, идущим походкой канатоходца...
Сотрудник Морриса проводил меня до комнаты и удалился.
Я проснулся в темноте и ощутил, что в комнате кто-то есть. Кто-то, не желающий мне зла. Луиза. Я снова заснул.
Вторично я проснулся уже на рассвете. Луиза сидела в кресле, положив ноги на край кровати. Глаза у нее были открыты.
- Позавтракать хочешь? - спросила она.
- Хочу, но в холодильнике почти ничего нет.
- Я кое-что принесла.
- Хорошо.
Я снова закрыл глаза, однако пять минут спустя решил, что достаточно выспался. Тогда я встал и пошел взглянуть как дела у Луизы.
Хлеб для тостов уже был намазан маслом, бекон уже жарился на сковородке, еще одна сковородка шипела, дожидаясь яичницы, а в миске уже белели взбитые яйца. Луиза возилась с кофеваркой.
- Дай-ка ее сюда, - сказал я.
Луиза успела лишь налить в кофеварку воду. Я сжал ее в руках, закрыл глаза и попытался сосредоточиться...
Трах!
Я понял, что у меня получилось, даже раньше, чем рукам стало горячо. Кофеварка была полна горячим, благоухающим кофе.
- Ошиблись мы насчет первой таблетки, - сказал я Луизе. Она с нескрываемым любопытством смотрела на меня. - Вот что произошло во вторник вечером. У "монаха" было переводящее устройство, но "монаху" не нравилось, что оно вопит у него над ухом по-английски. Он мог бы отключить ту часть аппарата, которая беседовала по-английски со мной, тогда "переводчик" лишь нашептывал ему мои слова в переводе на "монаший". Но для этого было нужно сначала научить меня понимать чужую речь. Языковой таблетки у него не нашлось. Не нашлось у него и обобщенного лингвистического курса, если таковой существует, в чем я сильно сомневаюсь. "Монах" был здорово пьян, но все же изобрел выход. Профессия, которой он меня обучил, сродни твоей. Сродни в том смысле, что это очень древняя профессия и ее смысл трудно передать одним-двумя словами. Но если попробовать ее приблизительно определить, то лучше всего подойдет слово "пророк".
- Пророк, - повторила Луиза. - Пророк?..
Она замечательно совмещала два занятия: слушала меня с предельным вниманием, ни на секунду не прекращая взбивать яйца.
- Или прорицатель. А может, еще точнее - ясновидец. Так или иначе, эта профессия включает дар языков, чего и добивался "монах". Но вместе с ним она дает и другие таланты.
- Такие, как превращение холодной воды в горячий кофе?
- Вот именно, умение творить чудеса. Сходную технику я и использовал, чтобы розовые таблеточки забвения исчезли, прежде чем попадут ко мне в желудок. Но главный из новых моих талантов - умение убеждать. Вчера вечером я убедил "монаха" в том, что взрывать звезды - грех.
Моррис боится, что кто-нибудь переубедит его. Не думаю, что это возможно. Искусство чтения мыслей, также заложенное в моей таблетке, в действительности гораздо глубже, чем обычная телепатия. Я не просто читаю мысли, я заглядываю в души. Теперь тот "монах" стал навеки моим приверженцем. Быть может, он убедит в моей правоте весь остальной экипаж. А может, не мудрствуя, проклянет "хачироф шисп" - то самое устройство, которое взрывает звезды. Я лично намерен поступить именно так.
- Проклянет?
- Ты думаешь, я шучу?
- О, нет. - Она налила кофе. Твое проклятие выведет его из строя?
- Да.
- Вот и хорошо, - сказала Луиза, и я почувствовал силу ее собственной веры. Веры в меня, которая делала из нее идеальную послушницу. Когда она отвернулась, чтобы подать яичницу, я бросил ей в чашку треугольную розовую таблетку.
Она кончила накрывать на стол, и мы сели завтракать.
- Тогда, значит, все это кончено?
- Все кончено, - я отпил апельсинового сока. Просто чудо, как четырнадцать часов сна могут повлиять на аппетит. - Все кончено, и я могу вернуться к своей главной, четвертой профессии.
Она вскинула на меня глаза.
- Бармен. Раз и навсегда, я бармен. Ты выйдешь за бармена.
- Вот и хорошо, - повторила она, успокаиваясь.
Часа через два ее мозг освободится от рабских оков. Она снова станет собой: свободной, независимой, неспособной усидеть на диете и несколько застенчивой. Но розовая таблетка не сотрет ее собственной памяти. Луиза не забудет, что я люблю ее и, надеюсь, все-таки выйдет за меня замуж.
- Придется нам нанять помощника, - сказал я. - И поднять цены. Как только наша история выплывет наружу, от посетителей отбоя не будет.
Луиза думала о своем.
- Когда я уходила, Билл Моррис выглядел из рук вон плохо. Надо бы известить его, чтобы он больше не переживал.
- Ну уж нет. Я хочу, чтобы он боялся. Моррис обязан убедить весь мир в необходимости строительства пускового лазера. Чего доброго, кто-нибудь еще предложит закидать корабль "монахов" бомбами. А этот лазер нужен нам самим.
- Мм... Вкусный кофе. Но зачем нам лазер?
- Чтобы добраться до звезд.
- Пусть об этом печется Моррис. Ты забыл, что ты - бармен? Твоя четвертая профессия...
Я покачал головой.
- Ни ты, ни Моррис не отдаете себе отчета в том, на каком гигантском пространстве торгуют "монахи" и как их мало самих. Сколько тебе приходилось видеть сверхновых за всю свою жизнь? Чертовски мало. В необозримом, бесконечном небе чертовски мало кораблей. Но в нем есть многое, помимо "монахов". Есть многое такое, чего боятся сами "монахи", а, возможно, и такое, о чем они и знать не знают. Корабль "монахов" даст нам жизненную силу и бессмертие. Никакая цена не окажется тут чрезмерной...
- У тебя горят глаза, - выдохнула Луиза. Она выглядела почти загипнотизированной и полностью убежденной. И я понял, что на всю оставшуюся жизнь обречен держать в узде свою тягу к проповедям.
