– Это правильно, – неожиданно ответил Васил, чем поверг Мишу в изумление. – На дирижабле всюду водород. Он улетучивается из внутренних баллонов и сквозь внешнюю оболочку. Одна искра, и всё взорвётся в пламени.
– Ты считаешь, что генерал сделал правильно, всунув Луйку в карман спички и сбросив за это его за борт?
– Он должен был показать наглядный пример. У нас учили, привязывая к животу мину. Зато потом это многим спасло жизнь.
– Ты это серьёзно? – не поверил собственным ушам Смородин. – Неужели я и вправду попал в мир идиотов? Что же он сам не спрыгнул для наглядности, если позволил себе занести на борт спички?
Но и на этот раз Васил оставался невозмутим.
– В коробке были не спички. Скорее всего там стучали монеты или что-то ещё. Но только не спички. Командэр не посмел бы нарушить главный закон аэронавтов.
Миша кивнул и, взглянув ему в глаза, задумчиво произнёс:
– Небось мечтаешь служить верой и правдой?
– Я давал клятву верности владыке Сигизмунду! – спокойно выдержал взгляд Васил. – Командэр Юлиус знаменит – его боятся враги, но критикуют обыватели. Что поделать – обыватели всегда со знанием дела критикуют действия военных.
– Понятно. Только я далеко не обыватель, – Смородин обернулся ко второму солдату. – Ну, а ты?
Юноша хмыкнул и, отвернувшись к окну, небрежно бросил:
– Судя по всему, ты генеральский провокатор. Можешь ему передать, что я не сбегу и буду служить, как смогу. Пушки конфедератов сровняли мою деревню с коровьим дерьмом на пастбище, а потому я с радостью вывалю эти ящики с бомбами на их ненавистные головы!
– Я сейчас разрыдаюсь от умиления. Слыхал, Стефан? А ты говоришь – бежать! Здесь парням не терпится воевать.
Дирижабль, выпустив изрядную долю водорода, резко спикировал по отвесной кривой, стремительно пробивая облака. За окном картина быстро сменилась с молочной белизны на зелень простирающегося внизу ковра. Пол под ногами наклонился, отчего заскрипели удерживаемые цепями ящики с бомбами. Смородин всегда считал дирижабли чем-то неповоротливым и тихоходным и потому искренне удивился такой прыти «Августейшей династии». Стефан вцепился в его локоть и скривился от болезненного звона в ушах, вызванного резким перепадом давления. Зелёный лес внизу быстро приближался, распадаясь на отдельные сосны и поляны. Когда уже можно было различить пёстрые цветы на рыжих шарах кустарников, внезапно взвыли винты, и падение замедлилось всего в полусотне метров от земли. Миша облегчённо выдохнул и, отпустив переборку, за которую держался во время снижения, продолжил допрос:
– А звать-то тебя как, мститель?
– Прохор Рябов, если тебе так любопытно.
– Вот как? Удивительно.
– Удивительно, что меня зовут Прохор?
– Да ты не заводись. Я уже начал привыкать, что все имена вокруг меня больше с румынско-болгарским уклоном. А ты вроде как русский? Я всё пытаюсь понять, что вокруг меня происходит, вот и задаю глупые вопросы. За что же ты, Прохор, попал в арестанты?
– Не твоё дело! Я же не спрашиваю, на кого ты шпионил?
– Я как посмотрю, у вас здесь все помешаны на шпионаже? Все обо мне всё знают, один только я полный профан. А между тем, ещё совсем недавно у меня была совершенно другая жизнь. И небо другое, и дирижабли – не ровня вашим. И назывались они иначе. Да и погоны носил я капитанские…
Прохор презрительно скосил глаз и плюнул под ноги.
– Да ты ещё, оказывается, и враль. Офицеров за преступления расстреливают, а не кладут на койку Берты.
– Да помолчи уже! – огрызнулся за Мишу Стефан. – Объяснял ведь не раз, что инквизиторы ему разум повредили. Не о нём сейчас речь, а о нас! По мне, хоть и спас генерал Юлиус нас от Берты, да только это ненадолго. Вы если хотите с ним служить – служите, и да спасёт вас Иезус! А я так лучше полезу назад в окопы. А ещё лучше – подамся на ферму к шурину и спрячусь там от всей этой войны. Но договор один – никто никому ни слова! Мы все вместе в подвале аббатства вшей кормили, а значит, считай, что братья по несчастью. Продашь брата – не будет тебе покоя в этом мире, потому как не даст тебе жития Святой Христофор – покровитель братства!
– Вот напугал, – хмыкнул Прохор. – Беги, куда хочешь и не выдумывай всякую ахинею. А по мне, так лучше и не надо. У нас, в сапёрах, гибли, что мухи под коровьим хвостом. Каждый день то обвал, то неудачный подрыв. Так тут же в яму, что осталось, и складывали. Да и у вас в окопах не лучше, как я слышал. «Августейшая династия» – это император среди дирижаблей, и куда попало, на гибель, её не пошлют. Вот как раз на ней и больше всего шансов дожить до конца войны. А если ты, Стефан, до сих пор этого не понял, то ты беспросветно туп, как осёл на водокачке. Война сейчас повсюду, и на ферме ты от неё не спрячешься. Поймают, и тогда уж точно Берты не избежать. Попасть в аэронавты – это не самое худшее, что могло с нами произойти. Да и кормёжка у них почти что с офицерского стола!
Стефан поджал обиженно губы, но промолчал. Упоминание о пайке аэронавтов утробно отозвалось в голодном желудке. Расплющив нос о стекло, Стефан выглянул в окно на причальную команду, ловившую волочившиеся по полю гайдропы. «Августейшая династия» медленно плыла над ангарами, приближаясь к стояночным мачтам. Наконец канаты были пойманы и вставлены в барабаны вращающихся лебёдок. Дёрнувшись, дирижабль покорно застыл в метре у земли, будто и не улетал никогда в небо.
В грузовой отсек вошёл боцман и, открыв дверь, сбросил на землю деревянный трап.
– Без приказа на землю не сходить! – Выглянув наружу, он сплюнул на траву. – Гамаки ваши в отсеке команды, в тёмном блоке возле гальюна. Полетаете побольше – переселю поближе к окнам. – Боцман окинул их снисходительным взглядом и добавил: – Не додумайтесь до такой глупости, как побег. У караула однозначный приказ: в любого аэронавта, переползающего за ограждающую проволоку, – стрелять! Теперь, пехота, ваш дом здесь. А сейчас идите на камбуз рядового состава. Это прямо за вашим отсеком. На нашем дирижабле время обеда свято!
Смородин переглянулся со Стефаном, и Миша шепнул ему на ухо:
– А ты говоришь – бежать.
– Ничего. Я отовсюду сбегал, и здесь меня не удержат.
– Ну пообедать-то хоть успеешь? – улыбнулся Смородин.
Стефан расплылся в довольном оскале и, не выдержав, расхохотался:
– А ты, шпион, шутник! Отчего же не пообедать? Пойдём, посмотрим, как кормят на этих летающих факелах. Ты, Михай, не подумай, что я трус – я войну не люблю. Дома у меня такая печь-мазанка! Так бы всю жизнь на ней и пролежал. А что на войне? В окопах у нас всегда вода по колено была. А здесь я высоты боюсь. Как в окно выгляну, так душа в пятки уходит.
