Мужчины подошли к оконцам в боковых стенах довольно темного помещения и принялись наблюдать. Мне досталось отверстие размером с голову, проделанное для того, чтобы выдвигать подзорную трубу. Я видел поля, отделявшие нас от Нью-Йорка с севера. В нескольких километрах дальше небо заволакивали дымы большого города.
Поля в эту раннюю весну уже зеленели высокими всходами. Молодой зеленью покрылись деревья. Глаза напрягались до боли, ибо наблюдал я не приятности ради: каждая точка, каждое темное пятно казались мне подозрительными.
— Есть! Есть! — крикнул профессор. Все кинулись к нему. Я попытался через свое отверстие увидеть что-нибудь там, куда он указывал.
Кто-то уже опускал часть куполообразного потолка, открылось почти полгоризонта, и я ясно увидел, как в трехстах-четырехстах метрах от нас какая-то черная фигурка, сильно отражающая солнечный свет, очень медленно и ровно двигалась среди молодых хлебов, оставляя за собой узкую дорожку растоптанных стеблей.
— Быстрее, гранатометы! — Профессор снова был спокоен. Он приблизил прицельную рамку к лицу. — Внимание, прошу одновременно стрелять и наблюдать за его реакциями. Огонь!
Послышалось довольно слабое шипение, две полоски дыма отмечали параболическую траекторию гранат, которые разорвались почти одновременно в нескольких метрах от цели. В момент взрыва я заметил, что фигурка остановилась и змеевики, которые она несла перед собой словно щупальца, выдвинулись вперед и в стороны.
— Огонь!
Второй залп оказался удачнее, но взрыв был слабый и не смог даже перевернуть машину. Мне казалось, что я слышу, как по ней колотят осколки, но, скорее всего, при таком расстоянии это было иллюзией.
— Огонь!
На этот раз гранаты были, по-видимому, хлорные. В воздух поднялись темные облачка газа. Когда ветер немного развеял их, я увидел, что черный маленький конус смешно раскачивается из стороны в сторону.
Неожиданно по молодому хлебу прошла длинная тонкая лента огня, словно кто-то лил по земле горящий бензин — зелень сохла, чернела, и ее мгновенно охватывало пламя. Огненная лента двигалась с колоссальной скоростью в нашу сторону и уже почти подходила к зданию.
— Огонь!
Новый гул разорвал воздух. Я почувствовал удар в грудь волны горячего воздуха и, задохнувшись, упал на пол.
Когда вскочил и подбежал к краю купола, все уже было кончено. Зелень еще немного дымилась, но маленький черный конус лежал на боку, а его щупальца были бессильно разбросаны на стороны.
— Есть! Он наш!
Я повернулся. Профессор Уиддлтон отступил от еще дымящегося гранатомета, сорвал с лица маску и достал из кармашка сигару.
— Господа, прошу вниз. Приступаем ко второму этапу нашей операции.
Когда черный блестящий конус наконец замер в неподвижности под слепящим светом дуговых ламп, инженер Финк ребром руки отер пот со лба, поправил съехавший на бок галстук и, поглядывая на потные красные физиономии окружающих его мужчин, сказал:
— Да, теперь он наш. Надо подумать, что делать дальше.
Профессор Уиддлтон, единственный, на ком не было свинцово-асбестового скафандра, вышел из-за наспех сложенного экрана, возведенного из поставленных на попа свинцовых плит и, не отрывая глаз от своей золотой луковицы — часов, сказал:
— Господа. Уже двенадцать минут вы подвергаетесь воздействию облучения. Соблаговолите пройти со мной.
Мы вышли, бросая беспокойные взгляды на этот таинственный черный предмет. Выходя последним, я взглянул еще раз. Странное творение покоилось на деревянном настиле: три змеевика, выходящих из его боков, лежали неправильными кольцами. Знакомое металлическое тиканье доносилось изнутри, перемежаемое долгими промежутками молчания и прерываемое тихим шипением или, скорее, звуками трущихся одна о другую металлических поверхностей. Свет играл на блестящей черной оболочке, сильнее отражаясь в тех точках поверхности, где разместились выпуклые стекловидные вставки, как бы слепые глаза. Дрожь пробежала у меня по позвоночнику, я с облегчением прикрыл дверь. Мы шли парами по коридору, ведущему к лифту.
— Как думаете, доктор, могут ли накапливаться дозы облучения? То есть если мы прервемся на несколько минут или, скажем, на полчаса, то вредное воздействие новой дозы облучения не належится на предыдущую? — спросил Уиддлтон.
Доктор развел руками:
— Не знаю, дорогой профессор, я не знаю ничего. Если проводить аналогию с радием, то надо ориентироваться на более длительные перерывы. По меньшей мере в несколько дней.
— Скверно, — буркнул профессор. — Нам необходимо действовать немедленно.
Через несколько минут мы уже сидели в удобных креслах библиотеки. Я с облегчением затянулся хорошей сигаретой. Мускулы еще дрожали от усилий: нам пришлось своими силами переносить обезвреженное чудовище в экспериментальную камеру, пока оно не пришло в себя.
Профессор раскурил погасшую сигару.
— Господа, ситуация ясна: либо мы оставим нашего милого гостя и даем драпака на сотни миль отсюда, либо приступаем к операции немедленно, сейчас же. Третьего пути не дано, если мы не хотим, чтобы он распался у нас под руками, превратив нас самих в атомную пыль…
— Позвольте, профессор, — начал Фрэйзер. Лицо у него горело в лучах заходящего солнца. — Единственный способ, который я вижу, это разобрать машину на безвредные части, возможно, отключить «шарик», то есть регулирующий живой центр. В оконце этого центра, как мы знаем, есть несколько небольших отверстий, вероятно служащих для дыхания. Если б не это, мы не смогли бы так быстро отравить его. Так вот, повторяю, этот центр надо как-то отключить…
— Такая попытка равносильна самоубийству, — тихо заметил профессор. — Кто согласится сделать это под руководством и по указаниям двух наших инженеров?
Не глядя друг на друга, все мужчины поднялись. Я тоже встал, не отдавая отчета в происходящем, но тут увидел обращенные на нас черные, излучающие тепло глаза профессора.
— Благодарю, господа. Так я и думал, но расставаться с жизнью впустую не позволю. Господин инженер, у вас есть какие-нибудь предложения?
Финк что-то лихорадочно чертил в записной книжке, выписывая какие-то формулы, и вдруг встал:
— Есть! Необходимо использовать фотопластинки.
— Это ничего не даст, — сказал я. — Излучение наверняка засветит их…
— Если даже и так, не беда. — Финка, казалось, не сбило мое возражение. — Экспонируем несколько пластинок в различных местах машины и, во-первых, найдем непосредственный источник излучения, а во-вторых, быть может, составим какое-нибудь, пусть не вполне ясное представление о внутреннем строении машины.
