Уже совсем стемнело, задувал холодный и неприветливый ветер. По краю плоской крыши шла кирпичная балюстрада высотой около метра. Глубоко внизу лежал город, испещренный миллионами холодных белых огоньков. В центре крыши стоял десяток невысоких дымовых труб. Из двух валил дым, и, несмотря на ветер, воздух здесь был едкий, тяжелый и удушливый.
Когда он открыл верхнюю, чердачную дверь, ему показалось, будто кто-то в это же мгновение закрыл нижнюю, но, когда он вернулся на тридцатый этаж, там было пустынно, безлюдно и тихо. Еще раз он попытался отпереть ту дверь, что поменьше, но дверь упрямо не поддавалась. Скорей всего, это была дверь в какое-нибудь машинное отделение, какую-нибудь диспетчерскую лифтов или электрораспределитель.
Он еще раз обошел замкнутый четырехугольник коридоров, по профессиональной привычке неслышно и осторожно ступая на своих резиновых подметках. В дальнем коротком коридоре остановился, напряг слух, и тут ему почудились шаги где-то поблизости. Впрочем, звук шагов тотчас смолк и на поверку мог оказаться эхом.
Иенсен опять достал из кармана ключ, отпер ближайшую дверь и оказался в помещении какой-то редакции. Комната по своим размерам незначительно превосходила арестантские камеры в подвале шестнадцатого участка, стены и потолок в ней были голые, выбеленные, а пол — светло-серый. Меблировка состояла из трех белых же письменных столов, занимавших чуть ли не всю комнату, да еще в оконной нише примостился хромированный аппарат внутреннего телефона. На столах лежали бумаги, рисунки, линейки, рейсфедеры — все в строгом порядке.
Комиссар Иенсен остановился перед одним из столов, разглядывая цветную вкладку, разделенную на четыре части и явно входящую в какую-то серию. Рядом лежал отпечатанный текст с надписью: “Оригинальная рукопись из авторского отдела”.
На первом рисунке была изображена сцена в ресторане. Белокурая, чрезвычайно пышногрудая дама в блестящем платье с большим декольте сидела за столом. Против нее сидел мужчина в синей полумаске, облегающем трико и с широким кожаным поясом. На груди у него был вышит череп. На заднем плане виднелись эстрадный оркестр, люди в смокингах и бальных туалетах, а на столе стояли бутылка шампанского и два фужера. Следующий рисунок изображал все того же мужчину в необычном костюме. Вокруг головы его светился нимб, правую руку он сунул в какое-то странное сооружение, напоминающее примус. Третий рисунок изображал все тот же ресторан, но теперь мужчина в трико как бы висел над столом, а белокурая дама безучастно на него взирала. И наконец, последняя иллюстрация представляла все того же мужчину; он по-прежнему парил в воздухе, а на заднем плане сверкали звезды. Из перстня, украшавшего указательный палец его правой руки, вырастала гигантская ладонь, а на ладони этой лежал апельсин.
Иллюстрации были частью закрашены белой краской, где — по верхнему краю, где — в виде овалов, приклеенных к ослепительным зубам героев. И поверх этой краски шли краткие разборчивые тексты, наведенные тушью, но еще не законченные:
“В тот же вечер Синий Леопард и богатая Беатриса встретились в самом роскошном ресторане Нью-Йорка.
— Мне кажется… у меня такое странное чувство… мне кажется, что я… что я… тебя люблю.
— Что? Мне показалось, будто луна покачнулась.
Синий Леопард тайком вышел из зала и надел свой волшебный перстень.
— Прости, я должен на минуту покинуть тебя. По-моему, с луной что-то неладно.
И еще раз в течение вечера покинул Синий Леопард любимую женщину, покинул, чтобы спасти вселенную от верной гибели: проклятые крисмопомпы затеяли… ”
Иенсен узнал эти фигуры. Точно такие он видел вчера в одном из просмотренных журналов.
Перед самым столом на стене висело приколотое кнопками и написанное по трафарету объявление.
Иенсен прочел:
“За истекший квартал наши тиражи возросли на двадцать шесть процентов. Журнал отвечает насущным потребностям. Перед ним стоят большие задачи. Предмостное укрепление взято. Теперь мы боремся за окончательную победу”.
Комиссар Иенсен бросил последний взгляд на иллюстрации, погасил свет и захлопнул за собой дверь.
Спустившись восемью этажами ниже, Иенсен оказался на территории одного из больших журналов. Теперь он совершенно отчетливо и через равные промежутки времени слышал шаги того, кто шел за ним следом. Значит, его подозрение оказалось верным, и Иенсен мог больше не думать об этом.
Он по очереди открыл несколько дверей и всякий раз оказывался в таких же бетонированных камерах, какие уже видел на тридцатом этаже. Здесь на столах лежали картины, изображавшие членов королевских фамилий, кумиров публики, детей, собак и кошек, а кроме того, статьи — либо не до конца переведенные, либо недописанные. По некоторым из них кто-то прошелся красным карандашом.
Он прочел несколько статей и установил, что вычеркивались, как правило, замечания умеренно критического толка и вообще оригинальные рассуждения. Посвящены они были популярным зарубежным артистам.
Кабинет главного редактора был чуть просторнее. И на полу здесь лежал бежевый ковер, и мебель из стальных трубок была обтянута каким-то белым пластиком. А на столе, помимо рупора, стояли два белых телефона, лежала светло-серая пластинка — чтобы удобнее было писать — и чей-то снимок в стальной рамке. На снимке был изображен мужчина средних лет с озабоченным видом, собачьей преданностью в глазах и холеными усами — должно быть, главный редактор собственной персоной.
Иенсен сел за письменный стол. Когда он откашлялся, по всей комнате прошло гулкое эхо. Выглядела она холодно, неприветливо и почему-то казалась больше, чем есть на самом деле. Ни книг, ни журналов в ней не было, только на белой стене перед столом висела большая фотография в рамке — Дом с фасада в вечернем освещении.
Иенсен выдвинул один за другим несколько ящиков, но ничего интересного не обнаружил. В одном ящике он увидел коричневый, заклеенный по второму разу конверт с надписью “Лично”. В конверте лежали цветные фотографии и полоска печатного текста:
“Специальный выпуск международной фотослужбы издательства по льготным ценам для руководящих работников”.
На фотографиях были все сплошь голые женщины с большими торчащими грудями. Иенсен тщательно заклеил конверт и положил его на прежнее место. Официального закона, который запрещал бы распространение такого рода фотографий, в стране не существовало, но после эпохи бурного расцвета, имевшего место несколько лет назад, порнографическая продукция почти исчезла с внутреннего рынка. Некоторые круги связывали понижение спроса с катастрофическим падением рождаемости.
