— Товарищ! — с тоской повторил Изгнанник. — Нет у меня здесь никого. Один я. Был только Михайла, да и тот…
— Ты ошибаешься! — Голос Куратора упал до шепота. — Есть и другой!
— Что?! — Изгнанник вытянулся, словно собираясь взлететь. — Еще кто-то сослан сюда?!
— Да. Тише, тише. Почти одновременно с тобой. На тех же правах, но с ночным каналом связи.
Внезапное воспоминание захватило Изгнанника. Ерема-знахарь в избушке колдуна рассказывает, как едва не номер со страху год назад, в купальскую очарованную ночь:
«Гляжу, из неба луч синь ударил. Все блестит, все гремит, громовой голос вещает на чужом языке…»
Да, Ерема, сам того не зная, видел высадку на Землю Другого! Значит, он где-то близко?
— Скажи скорее, кто он, Другой? За что сослан? Как его найти?
— Это строжайшая тайна. За ее разглашение… если узнают, что мы вообще говорили о Другом… К тому же, его ведет второй Куратор, во вторую смену. У нас общий только график сеансов связи и эллипсоид возврата, и — должен тебе сказать, я в жизни не видывал такой путаницы, какую наворотил в этом графике мой коллега! А вот К.Б.О.С. к нему благоволит…
— Да оставь ты в покое этого несчастного К.Б.О.С.! — вскричал Изгнанник. — Ты должен сказать мне, где найти Другого!
— За разглашение секретной информации… — начал было Куратор, но внезапно луч побледнел и втянулся в солнце: — Конец связи! Твой спутник просыпается. Слушай последнее: тебе дарована способность трех превращений, ситуации по твоему выбору. Одно ты уже необдуманно использовал, обернувшись венком. Осталось два. Береги их! Помни: последнее превращение необратимое. Все! Он открывает глаза! До связи!
— До связи, — машинально ответил Изгнанник, с трудом вспоминая, что он Егор, Егор, Егор…
Управление космического надзора.
По делу о строительстве… и проч.
Приказ
За разглашение секретной информации и нелояльные отзывы о руководстве Управления Куратор № 1 лишается права связи с подопечным ему Изгнанником вплоть до обстоятельств, угрожающих жизни и здоровью ссыльного.
Ст. инсп. надзора Ар К.Б.О.С. Труга
* * *
Леший уже пробудился, но еще лежал, печально поглядывая на Егора, словно заранее знал, что тот скажет. Он первым и вымолвил:
— Уходить надумал? К людям?
Егор кивнул. Леший вздохнул печально, протяжно:
— Пора. Одичаешь в лесу. Не на то, поди, ты в наши края попал чтобы пням молиться! Вот и Михайла тебе наказывал к людям идти. Может, говорил, тогда поймет Егорушка, что в жизни почем.
— Михайла так говорил? Когда?
— Еще до пожара.
— А что ж ты молчал об этом, шут лесной?
— Молчал до поры, а теперь, вишь, пора пришла, — загадочно ответил Леший. — Еще наказывал тебе Михайла учиться людей различать, к тем прибиваться, кто молчит, когда весь народ шумит, кто плачет, когда люд хохочет.
— Это как же?
— А так. Крича, голосу чужого не услышишь, хохоча, чужой слезы не увидишь. И еще: не спеши бежать, куда все побегут, прежде погляди, что впереди, не сшибешь ли кого с ног.
— Так и сказывал? — недоумевал Егор.
— Так и сказывал. Помни это. Наши-то, «вторые», тебя не оставят в случае чего. Пока еще научишься по-людски жить Как придешь в Семижоновку, нанимайся в пастухи. Дело нехитрое. Я помогу тебе со скотиной управиться, с места на место перегоню или глазами попасу, когда усталь тебя возьмет. Ну а если волк-волчок, шерстяной бочок, коровку или овечку попятит, шибко не горюй: что у волка в зубах, то Егорий дал, говорит народ. Святому, знать, видней, не зря покровителем всякой животины слывет. Скот гони на пастьбу раним-ранешенько, когда еще луга росою дымятся. Она коровушкам богатый удой дает, на диво тучными и здоровыми их делает. Запомни премудрость пастушью: у всякой животины перво-наперво промеж ушей состриги клок, в свежий хлеб закатай и перед выгоном накорми скотинку этим хлебом, чтоб всегда вместе, дружным стадом ходила!.. Ну а теперь ступай, Егорушка. Не ведаю, как на самом деле тебя звать-величать, но — удачи тебе. Еще свидимся!
Сказал — и сгинул. Всхлипнула в глубине леса сонная птица, и вновь тихо стало.
Долго шел Егор через лес. Вышел он на опушку, и просторное поле открылось ему.
Овес зеленел-серебрился. Перепелка вспорхнула из-под ног, едва не хлестнув крылом. Еле слышно прокричал где-то петух — и вновь тихо стало. Солнце купалось в траве…
Вдруг послышалось Егору, будто поет кто-то вдалеке, да так уныло, тоскливо так!.. Повернулся — и отпрянул в недоумении.
По полю полз огненный столб. Что за чудеса?! Ни дыму, ни пожару. Сквозь пламя смутно сквозят очертания фигур человеческих. Все ближе, ближе столб, все громче да тоскливее пение…
И вот совсем рядом с Егором столб развеялся — и двенадцать дев, простоволосых, изможденных да оборванных, кинулись к нему со всех ног.
Ну, подумал Егор, испепелят враз! Однако руки их были ледяными, трясло-колотило дев, будто со всеми враз озноб сделался, и жадно блестели ввалившиеся глаза, и голодно клацали зубы… Но едва прикоснувшись к Егору, отшатнулись незнакомки с разочарованными кликами:
— Э, да он не настоящий! Не человек! Не пожива нам!
Еле переводя дух от слабости, сели девы на обочине, утирая злые слезы. Миновал страх у Егора, подошел он к девам, поклонился вежливо да очестливо:
— Кто вы и откуда, девицы?
— Мы — дочери Иродовы, двенадцать сестер-лихорадок. А имена наши — Трясавица, Огневица, Гнетуха, Маяльница, Невея, Колея, Знобея, Чихея, Ломовая, Бледнуха, Вешняя, Листопадная.
— И что же вы, дочери Иродовы, тут делаете? Кого ищете?
— Сидели мы всю зиму зимскую в снеговых горах, а как степлело, в люди пошли. Да вот беда — никак не найдем себе добычи.
— На что же вам люди?
Тут лихие девки затараторили наперебой:
— Кости ломить! Шеи кривить! Уши глушить! Очи слепить! Тело измождать! Лепоту изменять! Зубы ронять!..
— Да беда, — всхлипнула Бледнуха, — вон в ту деревушку не пробрались мы. Совсем изголодались, чаяли, прикинемся побирушками да и располземся по избам, ан нет! Только, слышь, сунулись… — Она залилась слезами, а рябая Невея хриплым голосом закончила:
— Нету нам туда ходу! Не про нас добыча!
— Чуем, хаживает в ту деревеньку кто-то, кто нашу силу осилить может, — лязгала зубами Трясавица. — Сунемся туда сейчас — себя погубим.
— Ой, куда же нам, бедненьким, деваться? Нету силушки по свету шататься! — причитала Знобея, не попадая зуб на зуб.
