Придя в себя, О'Лири обнаружил, что лежит ничком в ледяном капустном супе, а в голове у него раздаются удары медного гонга. Пол под ним вздымался и падал в затяжной мертвой петле, а когда он попытался за что-нибудь схватиться, то обнаружил, что его руки обрублены по плечи. Он пошевелил ногами - и лицо его еще глубже ушло в холодную жижу, которая с бульканьем потекла ему за ворот. Он сильнее оттолкнулся ногами и кое-как перевернулся на спину. Оглядевшись, он понял, что лежит на палубе небольшого парусного судна. Руки все-таки на месте, решил он, почувствовав обжигающую боль в крепко связанных запястьях.
- Никак наш щеголь проснулся? - услышал он чей-то веселый голос. - Надо бы врезать ему пару раз по морде.
- Подожди, сначала вытянем жребий, кому достанется девчонка.
О'Лири потряс головой и, застонав от нестерпимой боли, окончательно пришел в себя. Прямо перед собой он увидел с дюжину обутых в резиновые сапожища ног, топчущихся у нактоуза. Ногам под стать были и крепкие тела их владельцев. Неподалеку стояла Свайнхильд, которую держал сзади за локти детина с отрубленным ухом и лицом, изрытым оспой. Изловчившись, она неожиданно лягнула его. От такой любезности детина подскочил и выругался под дружный хохот своих товарищей.
- Ишь ты, живая какая! - ухмыльнулся беззубый парень с сальными волосами до плеч. - Ну, давайте тянуть жребий. У кого соломинки?
- Какие же соломинки на корабле? - отозвался другой. - Придется тащить рыбу.
- Рыбу... - неуверенно протянул широкоплечий коротышка, до самых глаз заросший иссиня-черной бородой. - Никогда не слыхал, чтобы из-за девки тянули рыбу. А нам все надо сделать честь по чести, по всем правилам.
- Оставьте в покое ваш улов, мальчики, - предложила Свайнхильд. - Я привыкла сама выбирать себе дружков. Вот ты, красавчик, - вызывающе обратилась она к самому рослому члену команды. Это был белобрысый парень с огромным подбородком и лицом цвета овсянки. - Ты мне нравишься. Ты что же, уступишь меня этим бродягам?
Тот, к кому были обращены эти слова, разинул рот, потом ухмыльнулся и, распрямив широкие сутулые плечи, выпятил грудь колесом.
- Ну, что ж, ребята, я думаю, дело ясное...
Свайка, брошенная чьей-то рукой, описала короткую дугу и угодила в челюсть говорившего, который рухнул на пол как подкошенный.
- Брось свои штучки, девка, - скомандовал чей-то хриплый голос. - Не пытайся нас перессорить. Здесь все поровну. Верно, ребята?
В ответ раздались голоса одобрения. Лафайет попытался сесть и ударился головой о румпель, расположенный как раз над ним. Рулем никто не управлял - румпель был закреплен канатом, и судно неслось по ветру над пенящимися волнами. Порывы ветра надували растянутый по гику парус. О'Лири попытался освободить руки, но врезающиеся в запястья веревки были крепки, как стальные наручники. Пока матросы хохотали над грубой шуткой, подмигивая Свайнхильд, один из них старательно собирал в кулак копченые селедки, высунув от усердия кончик языка. А Свайнхильд, предмет дележки, стояла в мокром, облепившем ее стройное тело платье, с высоко поднятым подбородком и посиневшими губами.
Лафайет простонал сквозь зубы. Хорошо же он защищает девушку, ничего не скажешь! Если бы он упрямо не настаивал на своем, с ними бы ничего подобного не произошло. Из этой переделки он вряд ли сумеет выбраться живым, ведь Свайнхильд предупреждала его, что местные жители не моргнув глазом пустят его на корм рыбам. Возможно, они сначала подчистую ограбят его и уж потом бросят за борт. А с ножом под ребром или нет - это уже не важно. А что будет с бедняжкой Свайнхильд! Ее мечтам о красивой жизни в большом городе не суждено сбыться. Лафайет яростно потянул веревки. Если бы только ему удалось освободить одну руку, если бы он смог повалить вниз одного из этих хохочущих уродов, если бы у него осталась хоть капля его прежней способности управлять психическими энергиями...
Лафайет глубоко вздохнул и постарался взять себя в руки. К чему пытаться пробить головой еще одну каменную стену? Голыми руками ему не порвать крепкую пеньковую веревку. Но если бы ему удалось совершить одно-единственное маленькое чудо - пустяк по сравнению с перемещением в Артезию, вызовом дракона или даже появлением коробки конфет по первому его требованию. Нужно попытаться лишь чуть-чуть изменить ситуацию, чтобы у него появился хоть какой-то шанс.
- Большего мне не надо, - прошептал он, плотно закрывая глаза. Один-единственный шанс.
"Но я должен знать, чего именно я хочу, - напомнил он себе. - Ведь сосредоточение психических энергий - никакое не волшебство. Все сводится к управлению энтропийными энергиями во Вселенной, для того чтобы изменять положение предметов по своему желанию. Например, ослабить веревки..."
Но веревка не может ослабнуть, вспомнил он. Нельзя повлиять на уже известный элемент ситуации. В лучшем случае я могу оказать воздействие на то, что должно произойти. Да и это не всегда получается.
"Ну ладно. Вот если бы здесь, на палубе, оказался нож - старый заржавленный нож для чистки рыбы, случайно брошенный кем-то. Я бы дотянулся до него и..."
- Лежи спокойно, сухопутная крыса, - раздался над ним окрик, сопровождаемый ударом в ухо, от которого у Лафайета перед глазами замелькали мириады планет. Он зажмурился и ощутил в носу резкий запах сыра и чеснока. Что-то похожее на колючую проволоку оцарапало ему шею. Он попытался отодвинуться и почувствовал, как под ним хрустнуло что-то круглое. Яблоко, догадался он по свежему запаху. И сыр с колбасой...
Лафайет затаил дыхание. Это была корзина с едой. Пираты прихватили ее с собой заодно с пленниками. А в корзине был нож.
Лафайет приоткрыл один глаз, оценивая положение. Четверо матросов сгрудились вокруг своего товарища, изучая рыбьи головы, зажатые у него в кулаке. Шестой храпел у их ног. Свайнхильд скорчилась на палубе, куда ее, очевидно, толкнул один из поклонников.
Связанными руками О'Лири осторожно ощупал под собой палубу. Передвинувшись в сторону, он натолкнулся на размокшую буханку хлеба и еще одно яблоко, расплющенное чьим-то сапогом. Он дотянулся до корзины и ощупал ее - она оказалась пуста. Под ней лежала колбаса. Лафайет подвинулся еще вперед, раздавив лопатками сыр. Волны с силой качнули корабль - и его онемевшие пальцы наконец-то обхватили рукоятку ножа.
Нож был небольшой, длиной всего в четыре дюйма, но этого было вполне достаточно для того, что он задумал. Лафайет перевернулся на живот и встал на колени, опираясь спиной о румпель. Зажав в руке нож, он нащупал канат и начал его перепиливать.
Минуты две мучительной работы - и раздался резкий, музыкальный щелчок. Освободившийся румпель с силой отбросил Лафайета в сторону и ударился о правый борт. Судно резко накренилось, разворачиваясь против ветра. Потеряв от неожиданности равновесие, матросы старались ухватиться за леер. Судно зарылось в волны, а парус стал полоскаться на ветру. Снасти заскрипели, на секунду парус провис, а затем с сухим треском, похожим на пистолетный выстрел, натянулся под ветром. Гик пронесся над палубой - как раз на уровне голов, отметил Лафайет, - и, сбив с ног четырех матросов, скинул их за борт. Со страшным плеском они упали в воду, а неуправляемое судно понеслось вперед по черным волнам.
