— Да хоть за... сам знаешь, за что, — грубовато ответил Антон. — Лучше прибавь скорость.
— А мы куда-то опаздываем?
Но мой спутник только молча сверкнул на меня глазами в темноте кабины, подсвеченной слабым светом приборной панели, и я догадался — так нужно.
— И все равно непонятно, — сказал я немного погодя» — Если мы останемся людьми со всеми прежними потребностями в еде, питье, воздухе... сексе, наконец, то как это увязать с твоим заявлением о том, что мир не будет воздействовать на нас?
— Ну, ты и зануда, Альмакор, — сообщил, ворочаясь на сиденье, Антон. — Успокойся, никто тебя не лишит ни жратвы, ни секса. Просто эти потребности станут для тебя как бы виртуальнами. Хочешь — удовлетворяй их. А не хочешь — все равно не умрешь... И вообще, не о том ты сейчас думаешь, Алик, совсем не о том...
— А ты о чем думаешь? — с вызовом поинтересовался я. — С чего начать перекройку нашего поганого мира?
Увлекшись разговором, я прозевал глубокую выбоину в асфальте, и машину тряхнуло так, что мы чуть не пробили головами потолок кабины.
— Вот черт! — выругался я сквозь зубы. — Кажется, я знаю, что надо сделать прежде всего. Чтобы все дороги в мире стали идеально гладкими.
— Понятно, — хмыкнул Антон. — А потом ты, наверное, сделаешь так, чтобы в мире не стало дураков, да?
— При чем здесь дураки? — не понял я.
— «У России две беды: дураки и плохие дороги», — процитировал он. — Нет, существует еще и третья: это когда дурак едет по плохой дороге.
— Ну, мы-то с тобой, надеюсь, не дураки? Или мы все-таки выбрали плохую дорогу?
Он покосился на меня:
— Что, все еще сомневаешься?
— А ты — нет?
— А знаешь, Алька, почему ты так долго упирался? Это вполне естественная реакция нормального, рядового человека на власть. Когда всю жизнь живешь, полагая, что от тебя ничего не зависит, то трудно свыкнуться с осознанием того, что теперь ты можешь делать с миром все, что хочешь. И когда такая власть достается человеку умному, то он прежде всего видит в ней не вседозволенность, а ответственность. Это — беда всех умных людей, Алик: они всегда чурались власти, потому что инстинктивно боялись ответственности за других людей.
— Спасибо за комплимент, — сказал я. — Только позволь уточнить одну деталь. До сих пор нахождение у власти было чревато еще и наказанием. И все властители страшились не ответственности за свои народы, а того, что однажды народ их свергнет и примется судить за то, что они натворили. А какая ответственность может быть у того, кто не может быть наказан в принципе? Совесть замучает, что ли? А есть ли совесть у Бога?
— И это ты тоже увидишь. Ладно, иди к черту со своими беседами о высоких материях. Что-то устал я сегодня, надо подремать чуть-чуть...
Он откинулся затылком на спинку сиденья и прикрыл глаза. Вскоре до меня донеслось явственное похрапывание.
Я выключил радио и покосился на приборную панель. Бензина в баке было маловато.
Заправиться, что ли, на всякий случай? Или вскоре нам уже не потребуется ни бензин, ни машина, и мы сможем передвигаться с помощью телепортации? Вот что надо было спросить у Антона, а не ударяться в философствования!..
Между прочим, если сейчас свернуть с проспекта вправо, то в пятистах метрах должна быть одна АЗС, про которую мало кто знает. Поэтому очередей там не бывает даже в часы пик.
Я взглянул на часы.
Успею. Будет нелепо, если человечество не получит Бога из-за того, что в моих стареньких «Жигулях» кончится бензин.
Я свернул к заправке и погнал машину, расплескивая зимние лужи, по плохо освещенной улице.
До поворота к заправочной станции было уже рукой подать, когда перед капотом мелькнул неясный темный силуэт, и я всем телом ощутил глухой удар бампером о какую-то аморфную массу.
Истошно взвыли тормоза, и нас с Антоном бросило головой в стекло.
— Что случилось? — спросил Антон, но я ему не ответил.
Я выскочил из машины и остолбенел.
На грязном асфальте, покрытом тонким слоем черной снежной каши, лежало чье-то скрюченное тело, и под разбитой головой расплывалась темная лужица.
Это был мужчина лет пятидесяти в куртке с капюшоном, небрежно наброшенной прямо поверх легкой футболки. Тонкие спортивные брюки, незастегнутые зимние сапожки на меху.
Склонившись над лежащим, я почувствовал запах алкоголя.
Видно, бедняга выпивал в компании, а водки, как всегда, не хватило, и его послали за добавкой в ближайший круглосуточный. Он так спешил, что не заметил машину на проезжей части. А может, и заметил, но из-за своего неадекватного состояния решил, что успеет перебежать дорогу...
Я безуспешно попытался нащупать у него пульс. Но сердце пострадавшего уже не билось. Он был мертв. И, если верить Антону, шансов на самовоскрешение у него не было. Ведь его сбил не простой смертный, а Всемогущий.
Позади меня хлопнула дверца, и голос Антона посоветовал:
— Ну вот, теперь ты можешь исполнить любое желание. Как насчет того, чтобы вернуть людям смерть? Или доставить сюда Ярослава, и тогда нам не надо будет никуда ехать.
Я покосился на него, и мгновенная догадка вспыхнула в моем сознании, словно это я был Всеведущим, а не он.
— Ты... знал? — спросил я. — Ты наверняка знал, что так должно случиться! Почему же ты меня не предупредил?
Антон пожал плечами:
— Во-первых, я ничего не знал. Я же спал, когда ты на него наехал!.. А во-вторых, ничего особо страшного не произошло. Если ты думаешь, что мир погибнет из-за этого тюхи-матюхи, то ошибаешься. В конце концов, он сам виноват, не так ли? Разве он не сам сунулся тебе под колеса, не соображая, куда лезет? Загадывай быстрее желание, дурачок!
Наверное, он был прав, но мне вдруг стало одновременно противно и страшно, когда я представил, чем закончится вся наша затея и какого именно Бога получит в нашем лице человечество.
— Заткнись! — огрызнулся я. — Сядь в машину и жди меня!
— Зачем? — глупо спросил он.
— Ты же Всеведущий, не правда ли? — скривился я. — Так догадайся сам...
Антон пожал плечами и послушно побрел к машине.
Пусть этот человек вернется к жизни — целым и невредимым. Прямо сейчас!
Мужчина вздохнул и открыл глаза.
Я тоже вздохнул — с облегчением.
Он заворочался и с трудом принял сидячее положение, тупо уставившись на меня. Потом дыхнул едким перегаром:
— Слышь, парень, а стольник где?
— Какой стольник? — обалдело спросил я.
— У меня стольник был — на ханку!.. Ты что — обокрал меня, паскуда?
Я с трудом переборол желание двинуть новорожденному по зубам.
Молча встал и пошел к машине.
Мужик позади меня, что-то бормоча и икая, ползал по грязной мостовой.
