Хорошо, что Лус останется здесь. Хорошо, что она станет квиринкой. Это очень неплохой вариант ее дальнейшей судьбы — наверное, мне позволят дождаться, пока она сдаст минимум, школьный экзамен зрелости, после которого получают все права взрослого квиринца. А это бывает уже лет в 15-16. А что, неплохо… станет каким-нибудь микробиологом или, допустим, космическим спасателем. Это не хуже, чем быть легионером, а на самом деле — гораздо лучше. И материально на Квирине она будет жить очень неплохо. Здесь все хорошо живут, это я уже поняла.
В дверь позвонили, и я отдала команду домашнему компьютеру — циллосу (техника еще круче, чем у меня на Гоне). Это Ани, конечно. Приятно, что у меня как бы есть возможность закрыть дверь изнутри. Хотя на самом деле уверена, здешние ско в любой момент могут открыть ее снаружи, но создается видимость квартиры, а не камеры.
Ани — высокая, уже в возрасте, блондинка, вошла и села прямо против меня.
— Как жизнь, Синь?
— Как обычно, — ответила я.
Ани улыбнулась.
— Я вижу, ты сделала новую стрижку…
Я и в самом деле обстригла волосы совсем коротко — отросли уже.
— Ты никогда не пробовала отращивать волосы?
— Нет, — сказала я, — это неудобно.
— Но я имею в виду, с помощью ускорителей. Они ведь могут и за ночь отрасти, у вас были такие препараты?
— Я что-то слышала об этом, но… нет, за ночь — нет. Можно было сделать так, чтобы за месяц. Или носить парик.
А я ведь и парик никогда не надевала.
— И ты не пробовала?
— Нет, — сказала я, — никогда.
Даже на Гоне, дорвавшись до женских примочек — массажей-макияжей, имея лучшего парикмахера на планете, я не отпускала волосы ниже ушей.
Это просто неудобно.
— Это неудобно, — сказала я, — противник может уцепиться, и вообще… потно, неприятно во время тренировки. Мешают.
Ани кивнула.
— Синь, а когда ты была маленькой? Не помнишь, может быть — у тебя были косички?
— Не помню.
Рыжеватые кудри Ани вились по плечам. Что ж, я — не показатель, Мика вот всегда волосы отпускала, в дисотсеке отсиживала, но отпускала. Ани же это вообще не нужно, вряд ли ей приходится драться.
— Если бы ты попробовала это, ты бы поняла, — добавила я.
— Что попробовала, Синь? Драться врукопашную? Я уже 17 лет работаю ско. Сейчас занимаюсь психологией, это моя вторая специальность, поскольку дети маленькие — летать неудобно.
Я ошеломленно взглянула на нее. Вообще-то да, мышцы хорошо прорисованы под легкомысленными рукавчиками летней блузки. Но у большинства квиринцев это так — они с детства занимаются, наверное, бодибилдингом. Или уж не знаю, чем-то подобным. В общем, они все стройные, красивые и сильные.
Ани улыбнулась.
— Здесь, на Сальских островах, работают только ско. Действующие или бывшие. Специфика такая…
— Может, потренируемся как-нибудь? — неожиданно для себя предложила я. Мне захотелось немедленно встать, пойти в спортзал, устроить спарринг… Ани вполне может оказаться сильным противником. Достаточно вспомнить Ильта. Вот было бы здорово!
Ани помедлила.
— Давай попозже, а? На пару месяцев. Я кормлю грудью… не хочется сейчас.
— У тебя дочка или сын?
Сегодня на Ани напала откровенность.
— Две дочки. И сын, но ему уже 8. А девочки… одной два года, другой десять месяцев. Так вот, Синь… Я тебя понимаю, но… я почему-то всегда отращиваю волосы после патруля.
Интересно, зачем она ведет эти беседы со мной? Какое психотерапевтическое значение они имеют? Ведь просто болтаем, как подруги… хотя какие уж там подруги. Я все время напряженно думаю, что она имеет в виду, зачем она говорит те или иные вещи. О себе она говорит очень мало, вот сегодня я узнала поразительно много. Ско… надо же, никогда бы не подумала. Но разве о Кари можно предположить, что та обучалась в школе Легиона?
— Ани, может, выпить чего-нибудь?
— Безалкогольного. Слушай, а кринк можно?
— Конечно.
Я протянула руку и заказала у коквинера два кринка — ванильный и с хвойным ликером. Я вообще-то не люблю сладкое спиртное, но к хвойному до сих пор не привыкла — уж очень он необычный. Чпок — выскочили два высоких бокала, тр-р — полились струйки коктейля, чисто белая и с зеленоватым оттенком. А ведь если подумать, есть нечто общее во всех этих беседах. О чем бы мы ни заговорили, Ани обязательно сворачивает на мое детство. Какие у меня игрушки были, да что я помню о родителях, да какие косички…
Да не помню я ничего! Подменили меня в пять лет. И те обрывки воспоминаний, что остались — выбили начисто, задолбили в такую глубь, что ни одно ментоскопирование не вытащит. Да и применяли ко мне много раз уже ментоскопирование.
Маленькая девочка… Вот взять например Лус. Маленькая девочка — это самое очаровательное существо на свете. Самое нежное, тонкое, прекрасное. Ни один мальчик не годится ей в подметки.
Я не могла быть такой. Это я-то — змея, ехидна, Дикая Кошка, которая наводила страх на полгалактики, от которой сам Аригайрт удирал… Я, властительница целой Империи — я не могла быть Маленькой Девочкой.
Этого невозможно представить.
Я поставила оба бокала на стол. Ани быстренько перекрестилась.
— Ани, а зачем тебе нужно знать о моем детстве?
Она поставила бокал, уже поднесенный к губам и взглянула на меня с удивлением.
— Я думаю, Синь, что это нужно тебе.
И пока я переваривала эту идею, Ани добавила.
— Я изучала криминальную психологию, Синь. Причины, толкающие людей на преступления. Способы коррекции… Нам удается исправить простые нарушения — садизм, скажем. Жажду легкой наживы. Не столько исправить, сколько направить их в другое русло. Не все и не всегда. Но с тобой… Синь, здесь нечего корригировать. У меня создалось впечатление, что ты просто сама не знаешь, чего хочешь. Ты не знаешь — но ищешь это. Всеми доступными средствами. Тебе хочется перепробовать все возможное, чтобы понять истину. Может быть, познание своих корней…
Я отхлебнула горьковатого хвойного напитка, смягченного молоком.
— А зачем тебе это нужно, Ани? Зачем это вам? Коррекция характера имеет смысл для тех, кого вы потом выпустите. Я приговорена к смерти. Почему бы вам не оставить меня доживать, как я есть?
— Потому что со смертью ничто не кончается, — немедленно ответила Ани, — а десять лет — это очень большой срок.
Оказывается, слова Ани произвели на меня впечатление.
Оказывается, это важно для меня. Не то, что я буду жить после смерти — змей разберет, что там будет. По их христианской версии я все равно попаду в ад. Надо раскаяться и уверовать в ихнего Бога, а я ведь не раскаялась, судя по всему. Изображать раскаяние тоже бесполезно. Да и не верю я в такого Бога… ну может быть, когда Ильта вспоминаю, самую чуточку начинаю верить. Но я уже и в Ильта не верю — наверное, многое мое воображение потом приукрасило. Ну не может быть такого Бога, чтобы Он позволил людям так над собой издеваться… если бы такой Бог был, люди жили бы уже совсем иначе. Хотя бы христиане. А они живут, как все. Тот ско, который мне руку сломал, тоже был христианин. И приговорили меня к смерти — они же. В общем, по сути, ничего особенного…
