22
Как только он сказал это, улицу залил ослепительный свет. Это был капкан, умело поставленный. На крышах зданий разместили прожекторы, дорогу перекрывали войска. Нам оставалось только сдаться.
— Пожалуйста, не стреляйте! — закричал я. — Мы сдаемся. Сдаемся. Это приказ. — Я повернулся к мальчикам и прокричал слова, которые не мог понять Оливейра.
Я надеялся, что мои ребята вспомнят этот чужой язык — и они вспомнили! И, хотя их руки были подняты вверх, так же, как и мои, дымовые шашки разлетелись туда, куда мне было нужно. Густые облака дыма полностью их скрыли. Я прыгнул в сторону как раз тогда, когда Оливейра начал стрелять. Пуля просвистела так близко, что на голове зашевелились волосы. Прежде чем он успел выстрелить еще раз, я бросил свою бомбу в машину, дополнив ее усыпляющей капсулой. Сосчитал до десяти и открыл дверцу. За этот короткий промежуток времени ситуация круто изменилась. Улица заполнилась клубами дыма, громкими приказами, шипеньем и свистом, ревом двигателей и хриплыми криками нападающих.
— Добавьте еще дыма и смешайте его с усыпляющим газом! — приказал я. — Я отвлеку их, а вы вдвоем попытайтесь прорваться.
Я залез в машину, оттолкнул обмякшего Оливейру и включил двигатель. Машина прыгнула вперед, дым рассеялся, исчез, сменившись смутным светом. И я увидел, что мчусь прямо на колонну солдат. Повернул руль, на предельной скорости объехал их буквально в сантиметре и врезался в бронированную машину. Последовал удар, и я пришел в себя, уткнувшись носом в ветровое стекло. Мой нос здорово пострадал, капли крови текли на рубашку. Голова болела почти так же, как нос, казалось, что она просто болтается на шее. Думать стало трудно, но у меня хватило ума сообразить, что много дыма и усыпляющего газа — это очень неплохо. Я швырнул бомбу из окна прямо в открытую дверь бронированной машины. Подбросил еще дымовых и усыпляющих гранат. И на мгновение задержал дыхание. Потому что из носа у меня потоком хлынула кровь и смыла носовые фильтры. Если бы я сейчас вдохнул воздух, я бы тоже уснул, как солдаты и полицейские. Но, в отличие от них, проснулся бы мертвым. В груди невыносимо жгло, и я пополз из машины на руках и коленках. Когда вставал, ткнулся опять носом во что-то твердое. Не дышать становилось все труднее, у меня помутнело в голове, я уже с трудом различал окружающие предметы. Что-то передо мной раскачивалось, я протянул руку и понял, что это дверь бронированной машины. Вот нужный мне транспорт, подумал я и с большим трудом забрался внутрь, спотыкаясь о тела, что во множестве валялись под ногами. Казалось, если не вдохну, я умру. Пальцами пробежался по панели и взялся за ручку. Она вибрировала, значит двигатель работал! Я очень надеялся, что усыпляющий газ выветрился с дымом. Не дышать у меня не получалось. Я больше не мог, я сдался, втянул в себя воздух, наполнив им легкие — ничего не произошло. Ничего плохого. Воздух показался мне безумно вкусным. Газ улетучился. Снаружи все шло неплохо, это я увидел, когда захлопывал дверь. Дым и всеобщее смятение, люди и машины! Эта бронированная черепаха надежно защищала меня. Я сбросил тело водителя, уселся на его место и взялся за руль. Мои дети были там, в дыму, а я ничем не мог им помочь. Я снова проверил приборную панель. Загорелась надпись «оружейная башня», это вселило в меня решительность. Я нажал на «пуск». Раздался страшный рев, машина содрогнулась, пустые гильзы попадали к моим ногам, я видел, как солдаты разбежались, ища укрытие. Отлично! Я дал задний ход. Экран заднего видения показывал улицу, невероятную в своем спокойствии. Было очень трудно ехать, потому что эту махину мотало из стороны в сторону. Я включил фары. На экране появились солдаты, выползающие из подвалов и закоулков. Я снова выстрелил. Потом проехал по перекрестку. Перед моим носом проскочили еще три бронированные машины. И я расхохотался: они врезались в ту, что пыталась меня преследовать.
Пока они там разбирались, я нажал на акселератор и рванул прочь из этого хаоса, который сам же и создал. Все это время я старался не думать о Боливаре и Джеймсе. Надеялся, что с ними все в порядке, должно было быть все в порядке. Я не слышал выстрелов из клубов дыма. Я заварил кашу, у ребят открывались сотни возможностей смыться. Сил им не занимать, смекалки тоже, они должны были выбраться из переделки. Но тогда почему я так дико волновался и покрывался липким потом? Потому что я все-таки был отцом, а не безжалостным межпланетным агентом. Они были моими сыновьями, и я втянул их в эту историю. Снова черная волна вины захлестнула меня, я почти утонул в ней. Медленно ехал я сквозь темноту по пустынным улицам, пока не смог взять себя в руки.
— Хватит об этом, ди Гриз. Ты достаточно настрадался, тебе не хватает только самобичевания, кончай это! — Я говорил сам с собой вслух, потому что так лучше слышал себя. И так я пытался заглушить внутренний голос. Я заставил себя выпрямиться. — Вот так-то лучше. Если ты будешь есть себя поедом — и не заметишь, как попадешь в еще большую заваруху и тогда не сможешь помочь ребятам. Сейчас твое задание — выбраться живым и спасти мальчиков. Вперед.
Притормаживая на слабо освещенных улицах, я наконец добрался до нашего отеля. Знал, что есть служебный вход, на мое счастье он был открыт, и я на служебном лифте поднялся к себе в номер. Ангелина сразу открыла мне дверь:
— Ты побывал в передряге. Ты ранен?
— Только синяк и ушиб. И…
Я даже не знал, как начать. Выражение моего лица сказало ей все.
— Мальчики? Что с ними?
— Я не знаю. Но уверен, что с ними все в порядке. Мы разошлись. Дай мне войти, и я тебе все расскажу.
И я рассказал. Медленно и аккуратно потягивая выдержанный рон. Она отстраненно и холодно слушала меня. Ни одного движения, ни слова, пока не закончил. Потом привычным жестом поправила волосы.
— Тонешь в чувстве вины? Она прет из каждой твоей поры.
— Да, я виноват! Моя ошибка. Я сделал это, втянул их…
— Заткнись! — предложила она, наклонилась ко мне и поцеловала в щеку. — Мы все взрослые люди, и мы пошли на это сознательно. Ты ведь не бросил их, ты подставил себя под пули, чтобы дать им шанс выбраться. Ты сделал все, что мог. Теперь нам остается только ждать. После того, как вытру твой разбитый нос. А потом я буду о тебе заботиться, пока в тебе не будет достаточного количества рона.
Я стонал и охал, пока она бинтовала мой злосчастный нос. Потом наступило ожидание. Ангелина, которая очень редко пила, только в исключительных случаях, выпила целый стакан рона. Мы не разговаривали. Мы вскидывались, когда на улице раздавался вой сирены. И старались, очень старались не смотреть на часы. Я опустошил свой стакан и встал, чтобы налить еще.
