- Вот тебе, гадина, - всхлипнул Бен. - Вот тебе, кровопийца, вот тебе.
Он опять ударил молотком. Вверх, на миг ослепив его, ударила струя холодной крови. Голова Барлоу моталась по шелковой подушке из стороны в сторону.
- Пусти, ты не смеешь, не смеешь, не смеешь этого делать...
Бен снова и снова ударял молотком. Из ноздрей Барлоу брызнула кровь. Вампир забился в гробу, как пронзенная острогой рыба. Скрюченные пальцы вцепились Бену в щеки, оставив на коже длинные царапины:
- ПУСТИ МЕНЯААААААААААА...
Бен еще раз ударил молотком по колу. Кровь, толчками выплескивавшаяся из груди Барлоу, стала черной. И началось растворение.
Происходило оно на протяжении двух секунд, слишком быстро, чтобы хоть раз в течение последующих лет поверить в него при свете дня, и все же достаточно медленно, чтобы вновь и вновь возвращаться в кошмарах с жуткой неспешностью замедленной съемки.
Кожа пожелтела, загрубела, покоробилась, как старая полотняная простыня. Глаза выцвели, заволоклись белой пленкой и провалились. Поседевшие волосы отпали, как кучка перьев. Тело под темным костюмом затряслось, осело, губы разлезлись, открывая в судорожном зевке провал рта, нос сполз книзу и, наконец, все это исчезло в кольце выступивших зубов. Ногти почернели, слезли, и остались только кости, еще украшенные кольцами, которые позвякивали и щелкали, как кастаньеты. Сквозь лен рубашки летела пыль. Лысая сморщенная голова превратилась в череп. Штанины, которым не на чем стало держаться, опали, словно в черный шелк обернули пару метел. На долю секунды под Беном оказалось извивающееся, страшным образом ожившее пугало, и молодой человек со сдавленным криком ужаса ринулся прочь из гроба. Но оторваться от последнего превращения Барлоу было невозможно, оно завораживало. По шелковой подушке из стороны в сторону мотался голый череп, разевая голые челюсти в беззвучном крике, которому нечем было придать силу - голосовых связок у Барлоу уже не осталось. Пальцы скелета плясали и прищелкивали в темноте, как марионетки.
Но это существо еще по-осьминожьи цепко держалось за жизнь - в гробу колыхались и кружились крохотные смерчи праха. А потом Бен неожиданно ощутил пронесшееся мимо дуновение, похожее на сильный порыв ветра, которое заставило его содрогнуться. В тот же миг все окна в пансионе Евы Миллер вылетели.
- Осторожно, Бен! - пронзительно крикнул Марк. - Осторожно!
Молодой человек резко обернулся и увидел, что они выходят из подпола - Ева, Проныра, Мэб, Гровер и остальные. Их час настал.
Крики Марка набатом отдавались у Бена в ушах. Он сгреб мальчика за плечи и проорал в замученное лицо:
- Святая вода! Они не могут нас тронуть!
Крики Марка превратились в подвывание.
- Лезь по доске наверх, - велел Бен. - Давай. - Чтобы заставить паренька взобраться на доску, пришлось развернуть его к ней лицом и наградить шлепком по пятой точке. Убедившись, что мальчик взбирается наверх, Бен обернулся и посмотрел на них. На нежить.
- Ты убил Хозяина, - сказала Ева, и Бен готов был подумать, что в ее голосе прозвучала скорбь. - Как ты мог убить Хозяина?
- Я вернусь, - пообещал он. - За всеми вами.
Он пригнулся и, подтягиваясь на руках, полез по доске. Она застонала под тяжестью его тела, но выдержала. Добравшись до двери, Бен бросил вниз один-единственный взгляд. Теперь они столпились у гроба, молча заглядывая внутрь. Они напомнили ему людей, окруживших тело Миранды после столкновения с фургоном.
Оглядевшись в поисках Марка, Бен увидел, что тот ничком лежит у двери, ведущей на крыльцо.
Бен сказал себе: мальчик просто в обмороке, вот и все. Что вполне могло соответствовать истине. Пульс у парнишки бился сильно и мерно. Подхватив Марка на руки, Бен понес его в ситроен.
Он сел за руль, завел машину, выехал на Рэйлроуд-стрит, и тут его как обухом по голове ударило - начиналась запоздалая реакция. Ему пришлось подавить крик.
Зомби вышли на улицы.
Бена бросало то в жар, то в холод. В голове звучал дикий рев. Он свернул влево, на Джойнтер-авеню, и поехал прочь из Салимова Удела.
15. БЕН И МАРК
Один раз Марк очнулся, позволив ровному гудению ситроена вернуть себя к действительности бездумным и беспамятным. Наконец мальчик поглядел в окно, и очутился в грубых лапах страха. Было темно. Деревья по обочинам казались смутными пятнами, а встречные машины ехали со включенными фарами и габаритными огнями. У него вырвался невнятный сдавленный стон, и он схватился за крест, все еще свисавший с шеи.
- Расслабься, - сказал Бен, - мы за городом. До него двадцать миль.
Потянувшись через него (отчего машина чуть не вильнула), мальчик запер дверцу со стороны водителя, резко обернулся и запер свою. Потом медленно скрючился на сиденье. Ему хотелось, чтобы снова пришло небытие. Небытие было приятным. Приятное небытие безо всяких мерзких картин.
Ровный шум мотора успокаивал. Мммммммм. Как хорошо. Мальчик закрыл глаза.
- Марк?
Безопаснее не отвечать.
- Марк, с тобой все в порядке?
Ммммммммммммммммммм.
- ...марк...
Издалека. Беды в этом не было. Вернулось приятное небытие, и мальчика поглотили серые тени.
Сразу за границей штата Нью-Хэмпшир Бен снял номер в мотеле, неразборчиво записавшись в книге как "Бен Коди с сыном". Марк зашел в номер, вытянув перед собой руку с крестом. Глаза метались из стороны в сторону маленькими затравленными зверьками. Крест он выпустил из рук только тогда, когда Бен закрыл и запер дверь, повесив на ручку свое распятие. В номере стоял цветной телевизор, и Бен немного посмотрел его. Два африканских племени затеяли войну. Президент простыл, но серьезной опасности не было. В Лос-Анжелесе какой-то мужчина сошел с ума и перестрелял четырнадцать человек. Служба погоды обещала дождь, а на севере Мэна - небольшой снег.
Салимов Удел мрачно спал, а по его улицам и проселочным дорогам напоминанием о зле бродили вампиры. Некоторые настолько отделились от смертных теней, что вернули себе зачатки хитрости. Лоренс Крокетт позвонил Ройялу Сноу и пригласил его к себе в контору сыграть в криббидж. Когда Ройял затормозил возле конторы и вошел, Лоренс с женой набросились на него.
Глинис Мэйберри позвонила Мэйбл Уэртс, сказала, что боится и спросила, нельзя ли зайти скоротать вечер, пока муж Глинис не вернется из Уотервилля. Мэйбл с жалостливым облегчением согласилась, а когда десять минут спустя отворила дверь, Глинис стояла там в чем мать родила, с сумочкой через плечо, и ухмылялась, показывая здоровенные хищные клыки. Мэйбл успела взвизгнуть только один раз.
Когда Делберт Марки в девятом часу вышел из безлюдного кафе, из тени выступили Карл Формен с усмехающимся Хомером Маккаслином и объявили, что пришли выпить.
