Впрочем, Рина сама старалась избегать неприятных киммерийцу тем - не то в силу врожденного такта, не то чувствуя его настроение. Более же всего она любопытствовала насчет Маленького Брата. Не суровый Фарал, победитель стигийского колдуна, и не доблестный Рагар, усмиривший огненных демонов Кардала, пленяли ее воображение, а этот веселый невысокий бритунец, с которым Конан встретился на степной дороге много лет назад. Он не умел испускать молнии, не мог закутаться в непроницаемый плащ, сотканный из нитей Силы, не метал огненные копья, прожигающие камень и песок - и потому, быть может, казался Рине более близким, чем грозные бойцы вроде Серого Странника или Утеса. Снова и снова она выпытывала у Конана все подробности тех давних событий, тихонько посмеиваясь, когда он скупыми фразами повествовал о схватках с офирскими разбойниками, о славной битве на перевале, о звонких колокольчиках и хитроумных проволоках, о потоках пылающей браги, что пролились с небес на жуткого стража Адр-Кауна. Случалось, рассказывая об этом, Конан словно бы воочию ощущал целительное присутствие малыша-бритунца, прислушивался к его быстрому веселому говорку, и начинал улыбаться сам. Кром, - думал он в такие мгновенья, этот парень в самом деле умел влезать в душу! Даже переселяться от одной души к другой, как сейчас от Конана к Рине...
Но вероятней всего интерес девушки к Маленькому Брату вызывали не только забавные истории; их таланты, как мнилось Конану, были во многом схожи. Временами, сидя на каменной скамье под дубом, он ощущал такое же благожелательное и доверчивое внимание, то же ровное тепло, что исходило от бритунца - пожалуй, даже более сильное и заметное. Запах Рины окутывал его ароматным облачком; негромкий голос успокаивал, убаюкивал, прогонял тяжкие мысли, сулил надежду, вселял уверенность. Да, эта девушка владела даром врачевания не только тел, но и душ человеческих! И, возможно, дар сей был куда ценней, чем мастерство великих и грозных бойцов, исторгавших астральную Силу потоком смертоносных молний...
И все же беседы их заканчивались на печальной ноте. Когда край солнечного диска касался песков пустыни, Конана охватывало тревожное беспокойство; рука его непроизвольно тянулась к поясу, к фляге с арсайей, взгляд становился угрюмым, губы сжимались, и разговор мало-помалу замирал. В такие моменты киммериец испытывал острое желание остаться в одиночестве; присутствие Рины стесняло огромного варвара, словно она собиралась подглядеть за неким постыдным и недостойным действом, к которому его вынуждали обстоятельства. Стараясь не обидеть девушку, он желал ей доброго сна, затем поднимался и шел на верхнюю площадку либо в свою пещерную келью, чтобы в урочный час вдохнуть вендийское зелье. Шли дни, текло время, порошка в бронзовом сосудике становилось все меньше и меньше, а наставник по-прежнему не говорил ни слова.
Но однажды утром он возвратился из сада с просветленным челом и велел Рине собрать праздничную трапезу - лучший, самый чистый мед, самые крупные и сладкие гроздья винограда, ягоды и плоды, свежие лепешки и напиток из сока березы. Они сели втроем за стол, и Учитель прикоснулся к пище - хотя раньше, как было известно Конану, старец не ел в светлое время дня. Вероятно, в минувшую ночь случилось нечто такое, что он желал отметить пусть не вином, но хотя бы возлияниями меда и березового сока.
Отпив из глиняной чаши, наставник отщипнул пару золотистых виноградин, повернулся к Конану и произнес:
- Омм-аэль! Благой бог наконец-то явил свою волю, Секира! Ее передали мне... - Он смолк на мгновение, потом внезапно усмехнулся и покачал головой: - Впрочем, это неважно; неважно, _к_т_о_ передал, я хочу сказать.
- Надеюсь, гонцы Митры - надежные люди? - буркнул Конан, разламывая лепешку; добрые новости пробудили у него аппетит.
- Они не люди, хотя когда-то были людьми, - с прежней загадочной улыбкой сказал Учитель. - Старые мои друзья, к слову и доброму совету которых нужно прислушаться, ибо теперь они восседают у трона Подателя Жизни. А потому сказанное ими - сказано самим Пресветлым.
На лице Рины отразилось благоговение. Она потянулась было за персиком, потом быстро отдернула руку: негоже слушать слово божье, наслаждаясь сладостью плода. Учитель, заметив ее жест, благожелательно кивнул и отставил чашу.
- Тебе предстоит долгий и опасный путь, Секира. Теперь я знаю, г_д_е_ ты должен молить об искуплении, но _к_а_к_и_м_ оно будет, мне не ведомо.
- И то хорошо. - Конан, обмакнув лепешку в мед, принялся сосредоточенно жевать. Внезапно он почувствовал голод - может быть, виной тому было волнение. - Куда же я отправлюсь, Учитель? - спросил киммериец, покончив с лепешкой.
- В храм Митры, сын мой, к Его священному алтарю. Там тебя ждет исцеление, либо... - наставник запнулся, - либо Владыка Света возвестит, как ты должен его заслужить. Или то, или другое, Секира! Иди в храм и молись, чтобы бог отвел от тебя свою карающую руку!
Киммериец облегченно вздохнул.
- Ну, это нетрудно сделать, Учитель. В Дамасте есть большое святилище Митры... правда, там называют его Матраэлем, ну так что ж? Есть храмы Светозарного в Селанде и в Аграпуре, а самые великие и знаменитые - в Аквилонии и Немедии, где Митру чтят и простолюдины, и воины, и знать. Путь туда в самом деле далек, но не слишком опасен, наставник.
Старец отрицательно покачал головой.
- Нет, Секира, когда я говорил о храме Подателя Жизни, я не имел в виду жалкие строения, возведенные людьми, и каменные алтари, у которых справляют службу жрецы Дамаста или Аквилонии. Есть лишь один истинный храм Митры, и в него ты и отправишься! - Учитель помолчал, затем брови его задумчиво сдвинулись, а отрывистый клекочущий голос словно бы сделался мягче. - В давние времена, сын мой - такие далекие от нас, что прошедшее время не исчислить людской мерой - мир принадлежал гигантам, Первосотворенным детям Митры, любимцам его сердца... Они-то и воздвигли святилище великому своему Отцу, храм, достойный Его могущества и силы! Алтарь, что высится в нем, сияет ослепительным светом, колонны уходят вверх на тысячи локтей, камни, из коих сложены стены, больше гор, двери подобны пропасти, а крыша - куполу небес! Туда ты пойдешь, Секира, к этому сверкающему алтарю, и преклонишь перед ним колени! Омм-аэль!
Конан мял в руках лепешку, не решаясь отправить ее в рот, что нарушило бы торжественность момента. Он покосился на Рину - глаза девушки блестели одушевлением, губы едва заметно двигались, шепча молитву. Она походила сейчас на светлого гения воздушных пространств, летящего впереди солнечной колесницы Митры.
- Хорошо, я пойду в это святое место и буду просить об искуплении, произнес наконец киммериец. - Но где оно? Где этот истинный храм Пресветлого, где сверкающий алтарь, где колонны и стены, подобные горам? На севере или на юге, на западе или на востоке? В каких странах, в каких землях?
