- Хорошо, я пойду в это святое место и буду просить об искуплении, произнес наконец киммериец. - Но где оно? Где этот истинный храм Пресветлого, где сверкающий алтарь, где колонны и стены, подобные горам? На севере или на юге, на западе или на востоке? В каких странах, в каких землях?
- Ты не найдешь его, Секира, ни в ледяных краях, ни в южных лесах и пустынях, ни на восходе, ни на закате солнца. Ныне храм древних гигантов уже не высится на поверхности земли, а погружен в ее глубины - как и сами Первосотворенные.
- Они держат мир... - прошептала Рина, не сводя очарованного взгляда с Учителя.
- Да, дочь моя, они держат мир, навеки слившись с земной твердью, и плоть их, некогда теплая и живая, стала прочнее камня, крепче железа! И там, у их коленей, в глубине, - Учитель направил палец вниз, - находится истинный храм Митры и Его сияющий алтарь. Там, скрытый от глаз людских, он и будет пребывать до самого конца, когда мир дрогнет на плечах гигантов и боги соберутся на великий совет, чтобы решить его судьбу.
- Камни больше гор... крыша, словно купол небес... - мечтательно произнесла Рина. - Хотелось бы мне посмотреть на это, Учитель!
Старец усмехнулся.
- Все в руке бога... Может быть, и посмотришь!
- А тебе, тебе самому доводилось там бывать? - зрачки Рины сверкали подобно дымчатым топазам.
- Нет, я не был в храме, но видел его... не спрашивай, как и когда, ибо такие вещи трудно объяснить словами! - Руки наставника взлетели вверх, словно отметая все вопросы. - Я видел святилище, но не дорогу к нему, хотя знаю ее начало... начало пути ведомо любому из моих учеников - каждому, и вам тоже. - Янтарные глаза старца устремились на Конана, а губы дрогнули в легкой усмешке. - Каждому, Секира, - повторил он, повелительно кивнув. Ну, что скажешь?
Киммериец в недоумении пожал могучими плечами.
- Кром! Если ты и говорил мне об этом, наставник, то я не помню. Или вендийское зелье...
- Вендийское зелье здесь не при чем, - прервал его старец. - Я не говорил тебе, и ты, конечно, не можешь вспомнить того, что не было сказано... но можешь догадаться! Как ты думаешь, почему я живу именно тут, на склоне древнего вулкана, чьи огни давно погасли, а раскаленное жерло превратилось в огромный каменный колодец?
- А! Значит, дорога в земные глубины...
- ...начинается в кратере! - с торжеством закончила Рина.
Учитель кивнул.
- Да, так. И ты, Секира, спустишься вниз, в подземный мир, разыщешь храм Первосотворенных и в нем замолишь свой грех! Это испытание посылает тебе Митра.
- Спасибо, отец мой! Я принимаю его, - произнес Конан после недолгого раздумья. Впрочем, что еще он мог сказать? Он чувствовал себя букашкой в длани бога.
Рина в задумчивости водила пальцем по краю глиняной чаши, размазывая прозрачные березовые слезы; казалось, в ее головке зрел некий план. Потом она спрятала ладошки, зажав их между колен, и спросила:
- Скажи, Учитель, спустившись по жерлу, можно добраться до самого храма?
- Нет. Я же сказал, этот колодец - только начало дороги. Там, на дне кратера, с восточной стороны, есть подземные ходы, что ведут еще глубже, в нижний мир. Опасный путь! - Глаза наставника на миг померкли. - Да, опасный... В этих пещерах обитает неприятная тварь... И если она доберется до твоей души, Секира, то сам Митра тебе не поможет!
- У меня есть меч, - заметил Конан, вновь принимаясь за лепешки и мед. - Два меча!
- Не только, - Учитель повернулся к стене, завешанной оружием. - Ты возьмешь арбалет - вот этот, с бронзовой оковкой... запас стрел... кинжал... веревку с крюком... мешок... словом, все, что найдется в наших кладовых! Я не знаю, что ждет тебя в нижнем мире, но могу повторить одно: путешествие будет долгим и опасным.
- Долгим и опасным... - эхом отозвалась Рина. - Тогда почему бы, кроме арбалета, веревок и стрел, не взять с собой надежного спутника?
Конан вздрогнул и подозрительно уставился на девушку. Конечно, она говорила о себе - не про Учителя же в конце концов! Отправиться вместе с ней в это странствие? Такая идея даже не приходила ему в голову. Он хорошо относился к Рине; она заботилась о нем и развлекала его, она была красива и сильна - и не просто сильна! Она владела Силой Митры, драгоценным даром, который он потерял... А это означало многое - выносливость и неуязвимость, умение переносить холод и жару, голод и жажду, наблюдать за движением астральных потоков, предвидеть опасность... Воистину, о такой спутнице стоило призадуматься всерьез!
Однако он все-таки хотел идти один. Он отправлялся не за золотом и сокровищами, он искал не опасных приключений, а собственную душу, свой разум, взятый богом в залог. То было личным делом, где никто не мог посредничать между ним и Митрой, никто не мог стать свидетелем униженных молитв, которые придется вознести в подземном храме. Существовало и еще одно обстоятельство - арсайя, вендийское зелье, которое он предпочитал вдыхать в одиночестве.
Киммериец поднял голову, и синие его глаза встретились с серыми очами Рины. Он качнул головой.
- Ты очень добра, малышка, но я пойду один. Это мое дело. Понимаешь? Мое!
Щеки девушки вспыхнули - не то от гнева, не то от смущения; однако взгляд она не опустила.
- Я пригожусь тебе, Конан! Пригожусь! Ты знаешь, что я не стану обузой! И потом, в храме Митры, я могу услышать повеление Пресветлого быстрее тебя! Не забудь - ведь со мной частица его могущества! - Рина вытянула вперед руки с раскрытыми ладонями, ее розовые длинные пальцы зашевелились, затрепетали, словно вбирая в себя потоки астральной эманации.
Усмехнувшись, Конан взглянул на Учителя.
- Почему женщины так любят спорить, наставник? И в Киммерии, и в Стигии, и в Аргосе - где бы я ни побывал? Везде одно и то же - споры, споры!
- Потому что они, в отличие от мужчин, не могут смириться с неизбежным. В том, Секира, их сила и слабость... - Старик ответил улыбкой на улыбку, потом, кивнув девушке, приказал: - Иди, дочь моя! Теперь нам надо поговорить наедине. Прогуляйся в саду, побудь у яблонь... они вернут тебе спокойствие.
Когда Рина вышла, Учитель надолго погрузился в молчание. Солнечные лучи, струившиеся из широкого проема в пещерном своде, падали на лицо старика, бесстрастное и спокойное, окутывали его нагой торс золотистым ореолом. Казалось, это мягкое сияние исходит от смугловатой, по-юношески гладкой кожи наставника, от высокого лба с чуть запавшими висками, от янтарных зрачков - расширившихся, огромных, неподвижных. Глядя на него, Конан почувствовал внезапное смятение; в чертах Учителя проступало сейчас нечто такое, что киммериец в сотый раз подумал - да человек ли это?! И в сотый раз ему стало ясно, что истины не ведает никто - кроме пресветлого Митры.
Для него же наставник оставался непостижимым; Конану было бы гораздо проще сказать, кем он наверняка не является, чем уяснить его истинную природу. Ни бог, ни демон, ни дух, ни пришелец с Серых Равнин, оживленный волей Владыки Света... Все же человек? Возможно... Но человек особый, отличавшийся от остального людского племени, как дуб отличен от травы, снежная вершина - от придорожного камня... Что же было средоточием и квинтэссенцией его неповторимой сущности? Знание и мудрость? Могущество и сила? Поразительное долголетие? Провидение грядущего? Пожалуй, все это и еще многое другое, решил Конан, всматриваясь в чеканные черты Учителя, в его глаза, сиявшие подобно двум крохотным солнечным дискам.
