— Вы боретесь с собой, — заметил Пол. — Несомненно, это та ситуация, когда хочется побыть одному. — Он направился к выходу.
— Я уже решил.
У Пола блеснули глаза.
Помедлив, Чилдэн сказал:
— Я последую вашему совету и обращусь к этому бизнесмену. — Он взял коробочку.
Странно, но, казалось, Пола это не обрадовало. Он что-то пробормотал и вернулся к столу. «Скрывает эмоции, — решил Чилдэн. — Воистину, сдержанность у них в крови».
— Большое вам спасибо за помощь. Я не забуду и постараюсь отблагодарить, — сказал Чилдэн.
Но Казуоро оставался бесстрастен. «Да, они непроницаемы», — подумал Чилдэн.
У двери Пол внезапно спросил:
— Американские художники сделали эту вещь сами, верно?
— Да, от эскиза до окончательной шлифовки.
— Сэр, а будут ли они согласны с вашим решением? Мне кажется, они мечтают о другой участи для своих изделий.
— Уверен, их можно убедить. — Эта проблема казалась Чилдэну пустяковой.
— Да, — вздохнул Пол. — Видимо, вы правы.
Что-то в его тоне заставило Чилдэна насторожиться. И вдруг до него дошло. «Это уже недвусмысленность, — понял он. — Ну, конечно! Его предложение направлено на уничтожение американской культуры. Проклятье! Я с такой легкостью проглотил подброшенный крючок вместе с леской и грузилом... Шаг за шагом он подвел меня к согласию, провел по мощеной дорожке к решению: предметы американского искусства не годны ни на что иное, кроме как на образцы для дешевых амулетов. Вот как правят нами японцы — не жестокостью, а тонким, расчетливым коварством. Господи, мы действительно варвары по сравнению с ними! Мы теряемся перед их логикой. Пол не сказал — и ни за что не скажет, — что нашему искусству грош цена. Он сделал так, что я сказал это сам. А под конец еще и пожурил меня за недомыслие. Едва заметный жест сожаления цивилизованного человека. Он сломал меня! — Чилдэн едва не произнес это вслух. — Он унизил меня и мою расу. И я ничего не могу поделать. Я беспомощен. Нас унижают так тонко, что мы едва понимаем это. По сути, нам необходим еще один виток эволюции, чтобы осознать, насколько мы унижены. Какие еще нужны доказательства превосходства японцев?» — Его подмывало рассмеяться.
«Да, — язвительно подумал он, усмехаясь про себя, словно услышал остроумный анекдот. — Это надо запомнить, намотать на ус, чтобы потом рассказать кому-нибудь. Но кому? Вот вопрос. Это слишком личное.»
В углу кабинета стояла корзина для мусора. «Туда, — подумал Чилдэн. — Вот самое подходящее место для изделий «Эдфрэнк». Смогу ли я это сделать? Выбросить у Пола на глазах? Раз и навсегда покончить с проблемой?
Нет, даже выбросить не смогу, — понял он, сжимая коробочку. — Иначе — конец приятельским отношениям с высокопоставленным японцем».
Его порыв угас... «Будь они прокляты! Даже поддавшись порыву, я не в силах избавиться от навязанных ими привычек. — Пол молча смотрел на него, не ожидая ответа — зачем? Человек и без слов достатчно выразителен.
«Он поймал меня в западню, — с горечью подумал Чилдэн. — Невидимой цепью приковал эту безделушку к моей душе. Наверно, я слишком долго живу среди них. Поздно вырываться на свободу, поздно пытаться жить, как подобает белому человеку».
Вслух он сказал:
— Пол... — голос его был глух и невыразителен.
— Да, Роберт.
— Пол, я... Я глубоко оскорблен.
Комната поплыла у него перед глазами.
— Почему, Роберт? — Участливый, но отчужденный тон. По ту сторону добра и зла.
— Сейчас, Пол... — Чилдэн вытащил брошь, мгновенно ставшую скользкой от пота. — Я... Я горжусь этой вещью. Мне и в голову не могло прийти отдать ее для штамповки дешевых омулетов. Я отказываюсь.
И снова он не смог понять, как воспринял его слова Казоура — на лице все то же бесстрастное выражение.
— Благодарю за предложение, — продолжал Чилдэн, — но я вынужден отказаться. — Он поклонился. — Эти вещи сделали гордые американские художники. И я уважаю их. Ваше предложение — использовать эти творения для массового выпуска амулетов — я считаю оскорбительным. И прошу вас извиниться. — Чилдэн внутренне похолодел.
Последовала невыносимо долгая пауза.
Пол не сводил с него глаз. Одна бровь приподнялась, тонкие губы скривились. В улыбке?
— Я требую, — произнес Чилдэн. Больше говорить ему было нечего. Оставалось ждать.
«Ну, пожалуйста! — мысленно взмолился он. — Извинись!»
— Простите мне высокомерный тон, — сказал Пол, протягивая руку.
— Хорошо, — кивнул Роберт Чилдэн.
Они пожали друг другу руки, и в сердце Чилдэна пришел покой. «Я все переживу, — сказал он себе. — Все-все. Благодарение Богу — он наставил меня в миг выбора. Он приходит к каждому в трудную минуту. Будет ли мне дарован еще один шанс разбогатеть? Вряд ли.»
Сейчас, после столь трудного решения, он испытывал полное безразличие ко всему окружающему. «Я словно поднялся на поверхность и созерцаю рябь на воде, — пришла вялая мысль. — Жизнь коротка. А искусство и все то, что над жизнью — бессмертно, почти вечно. Я стою перед бетонной стеной, и ни прохода, ни лестницы, чтобы перебраться на ту сторону. Хватит. Больше не буду стоять.
Взяв коробочку с ювелирным изделием «Эдфрэнк», он опустил ее в карман пальто.
— Мистер Тагоми, это мистер Ятабе. — Рамсей отошел к двери кабинета, а к столу Тагоми направился подтянутый пожилой человек. Хозяин кабинета поднялся из-за стола и протянул руку.
— Рад нашей встрече, сэр.
Легкие, хрупкие пальцы скользнули в его ладонь. Тагоми осторожно пожал руку гостя и сразу отпустил, подумав при этом: «Надеюсь, я ничего не сломал? Старик вызывал симпатию. Какая твердость, уверенность во взгляде! Чувствуется ясный, цепкий ум. Не человек, а само воплощение древних суровых традиций. И тут до Тагоми дошло, что перед ним генерал Тедеки, бывший начальник императорского генштаба собственной персоной.
— Генерал, — Тагоми низко поклонился.
— А где третий участник переговоров? — спросил Тедеки.
— Вот-вот должен появиться, — заверил Тагоми. — Я лично звонил ему в гостиницу.
Мысли путались. Как был, в поклоне, он отступил на несколько шагов и застыл. Да и вряд ли он мог выпрямиться в эту минуту.
Рамсей, очевидно, не понял, кто их гость и, не выказывая робости, помог генералу сесть в кресло. Помедлив. Тагоми опустился в кресло напротив.
— Теряем время, — заметил Тедеки. — Жаль, конечно, но ничего не поделаешь.
— Вы правы, — согласился Тагоми.
Прошло минут десять. Все молчали.
