Ознакомительная версия.
А может быть, рассчитывая. Очень хорошо и тщательно рассчитывая: товар, последний шанс. А не шанс, так месть: «С первым крейсером в нашем небе я убью этого мальчика… на глазах отца»…
…И жрецы уже соорудили жертвенный стол, и до слуха будущей жертвы доносятся песнопения, предваряющие священный акт. Душат сладким запахом цветочные гирлянды, увивающие и голову, и плечи, и стянутые за спиной руки… А в центре ритуального круга из маленьких костров ждет своего часа орудие – светлое лезвие, похожее на ущербную луну: острие умащено розовым маслом, и на любовно отполированных боках пляшет отблеск огня…
Но неужели Белый Рыцарь НИКОГДА не вернется?!
– …У меня нет времени, Ивар, – сказал Барракуда. – Нет времени на разговоры… Ни минуты. Прости.
Ивар смотрел на его палец, туго спеленутый лентой пластыря. Барракуда стоял в дверях, не собираясь даже переступать порога:
– Ладно, о чем ты хотел спросить?
Ивар отвернулся. Язык не поворачивается: «Вы спасли меня, чтобы поэффектнее убить?»
– Ну же, у меня нету ни…
– Неужели вы ее любите? За что ее можно любить?
Ивар успел удивиться своему вопросу. Голос его казался почти обиженным:
– За что? За что любит ее мой отец? Она колдунья?
Барракуда сделал шаг вперед. Потом еще шаг, и дверь закрылась за его спиной.
– Не думаю, – сказал он медленно. – Вряд ли она колдунья… И вряд ли я люблю ее, Ивар.
Ивар мысленно поблагодарил его. В такой ситуации любой взрослый вправе недоуменно вскинуть брови: «Кто? О ком речь?»
– Она… – Барракуда болезненно поморщился. – Я не могу тебе объяснить. Не потому что не хочу – не умею… И это жаль, потому что в нашей с тобой судьбе она сыграет… значительную роль.
Слова были произнесены негромко и буднично – но Ивар ощутил приступ холодной тоски. Ему расхотелось говорить; подтянув колени к подбородку, он прикрыл глаза – в ожидании, что Барракуда уйдет.
– Ты хочешь спросить меня, что будет завтра, – донеслось до него сквозь темноту опущенных век.
– Да, – вяло отозвался Ивар. – Вы спасли меня, чтобы было кого убивать.
– Говори мне «ты»…
– Ты спас меня, чтобы было кого убивать.
– Я спас тебя, потому что хочу, чтобы ты жил.
– Но твои тигарды тебе важнее.
– Да… И я мог бы сказать тебе: «Что ты, Ивар. Я ни за что на свете не убью тебя. У меня рука не поднимется на ребенка»… Я хотел тебе так и сказать. Но вот не хочу… врать не хочу. Ты бы все равно почувствовал, и было бы хуже.
Ивар открыл глаза. Круглые плошки Барракуды смотрели в упор.
– Так ты убьешь?..
На запястье Барракуды запищал браслет; нахмурившись, он придавил зеленый огонек и погасил его.
– Если Регина не… Если Город не передумает, мы попробуем стартовать. Пережить атаку нам не удастся, конечно… Настоящую атаку. Но настоящей атаки не будет. Они не станут давить нас огнем – они захотят сохранить тебя…
Ивар поднял глаза:
– Да?
Он сам себе удивился – в вопросе обнаружился сарказм. Барракуда тоже услыхал его и нахмурился:
– Ну конечно… Они попытаются штурмовать Поселок, не разрушая его. А я хочу убедить их, что штурм равнозначен… – он осекся.
Ивар ждал.
– Наши предки, – медленно проговорил наконец Барракуда, – наши предки верили, что человек, убивший ребенка, подвергает проклятью детей своего рода… Это тяжкий грех. Но если на пути исхода тигардов случатся грехи – они будут все на мне, Ивар. Понимаешь?
– …Понимаешь, Генерал? Мы спасем не себя – ребенка… Мы выдадим Кая, чтобы уберечь его от страшного греха…
– И себя тоже…
– И себя, потому что грех ляжет на всех… Это жизнь ребенка, это…
– Жизнью этого ребенка уже пожертвовал его отец! А разве предательство по отношению к Каю – не грех?!
Ивар безучастно смотрел в пол. С его присутствием давно никто не считался – чего уж там, отец принес-таки сына в жертву, дело обычное… Чего стесняться…
Барракуда вздрогнул, будто чувства Ивара могли странным образом передаться ему. Уронил руку на Иварово плечо:
– Заткнитесь… «Пожертвовал», «предательство»… Дешевая кукольная мелодрама. Если я сочту нужным еще раз встретиться с другом Оновым – я сделаю это без подсказки… Но Онов любит мальчика. Я бы тоже его любил… будь он моим сыном… И не принес бы его в жертву никаким высшим соображениям… А потому придержите языки! – Барракуда повысил голос, а рука его тем временем притянула Ивара к себе, и тот не сопротивлялся.
– Через несколько часов, – начал Барракуда с внезапной хрипотцой, – Никола скажет мне «да» или «нет»… Если «да», если наша машина на что-то годится – тогда немедленный старт… Если «нет»… Будем ждать связи. Они обязательно выйдут на связь, потому что истекает срок ультима…
– Они уже на связи, – ровно сказала Милица.
Ивар увидел, что держит Барракуду за руку. Нервно, мертвой хваткой.
Щелкнул, наливаясь жизнью, зеркальный экран. Ивар заставил себя поднять голову – и обомлел. Никакой Регины не было в кадре; все пространство от пола до потолка занимало бесстрастное, надменное лицо Командора Онова.
Командор постарел на десять лет. Исхудавшее лицо избороздили непривычные Ивару морщины, сменили цвет редеющие волосы и непривычно глубоко провалились глаза – но это были спокойные глаза сильного человека, и впалые щеки оказались тщательно, безукоризненно выбриты. Это был новый отец – но это был безусловно он, и тогда Ивар понял, что кошмар наконец закончился.
– Что ж… – медленно проговорил Командор. – Думаю, Поселок принял решение?
– Срок ультиматума истекает через два часа, – любезно напомнил Барракуда. Командор кивнул:
– Я знаю… Однако через два часа на разговоры уже не останется времени. Я слушаю вас, Коваль.
Ивар ощутил, как дрогнула рука Барракуды на его плече. Чуть-чуть дрогнула.
– Наш ответ остается прежним. Вы отказываетесь от штурма – или гибнет мальчик.
Зал за спиной Барракуды молчал. Не просто тишина – глубокое, болезненное безмолвие.
Командор Онов сделал паузу. Помолчал, изучая замерших в ожидании тигардов; начал негромко, тем же ровным бесстрастным голосом:
– Соображения высшего порядка, и прежде всего соображения безопасности Города, заставляют меня отдать приказ о штурме. Через сто двадцать минут удар будет нанесен. Больше – никаких переговоров, но капитуляция поселка будет принята. Это все.
Безмолвие. Безличие. Ивар, улыбаясь, смотрел в огромное, на всю стену, лицо отца, и кто-то внутри головы возмущенно твердил: улыбка неуместна. Сожми губы, улыбка неуместна, это неправильно!..
Рука Барракуды медленно выпустила его плечо. Ивару сразу же показалось, что он чего-то лишился – чего-то важного… Поддержки, что ли?
Ознакомительная версия.
