– Как только полосатики ушли в опытно-промышленное, мне обрубили информацию, – произнес уныло Павлов. – Я сейчас впервые от тебя слышу о контрольных группах, об эффекте влияния кошек на людей…
– Порядок такой, дорогуша, – вздохнул Бондарчук. – Вы занимаетесь оружием, мы занимаемся людьми.
– Я многого не прошу – но разве нельзя оставить мне контакт хотя бы с испытателями? А то два раза поговорили, и конец.
– Испытатели – наши. А институт как бы не совсем наш. А ты ведь погоны не надел, – веско заметил Бондарчук. – Хотя предлагали. Вот и остался ни рыба ни мясо – ученый. И вообще, случись на испытаниях чего серьезное, тебя бы мигом подняли по тревоге. Из постельки выдернули и потащили за ушко разбираться. Куда-нибудь на танкодром, ночью, под дождь. В грязь, слизь и кровавые ошметки. Так что живи и радуйся.
– Живу и радуюсь! Благодарные ребята товарищи военные. Я им такую кошку сделал, которая лицо армии переменит, а они… Ладно, не надувайся. Шучу.
Машина беспрепятственно миновала проходную НИИПБ (генерал на мгновение опустил стекло, грозно зыркнул, ворота раскрылись, охрана высыпала из будки, выстроилась во фрунт и дружно взяла под козырек), прокатилась по территории и зарулила за десятый корпус, в институтском просторечии называемый «кошкин дом».
Павлов открыл было дверцу, но Бондарчук поймал его за руку.
– Ты вот что, дорогуша, – сказал он. – Катька твоя, конечно, девица ласковая и предсерийный образец, и все такое… Но поскольку со мной ее согласовать никто не удосужился – это мы еще разберемся, почему…
– С директором разберетесь, – уточнил Павлов.
– Да уж не с тобой, дорогуша! В общем, раз на представлении я за вашу фирму отвечаю, дистанционный пульт ты мне все-таки принеси!
Павлов осторожно высвободил рукав из крепкого генеральского захвата.
– У тебя не было кликера – тогда? – спросил он мягко. – Ах, конечно, вам стали давать их только после…
Бондарчук неопределенно шмыгнул носом.
– То есть?.. Ты не успел?!
Генерал что-то нажал у себя на дверной ручке, и из перегородки, отделяющей пассажирский салон от водительского отсека, с мягким жужжанием поднялась глухая черная штора.
– Видишь ли, я будто предчувствовал беду и попросил дистанционку в карман. Уговорил Шарикова – мол, не чужой же я вам человек. Да, представителям заказчика было не положено…
– Очень прошу, ты пойми наших правильно, – перебил генерала Павлов. – Это чтобы вы с перепугу не сорвали показ. Были ведь случаи.
– Спасибо, знаю. Участвовал.
– Да, только ты не представляешь, до чего изделию плохо, когда его принудительно блокируют. Это сильнейший удар по центральной нервной. Животное потом долго восстанавливается, и ему очень больно. Мы их жалеем. Стараемся не мучить попусту.
– Естественно, вы их жалеете! На людей вам плевать, а вот зверушки…
– Людей бабы нарожают.
Бондарчук так вытаращил глаза, будто впервые Павлова увидел – хищного, зубастого, когтистого, заросшего шерстью.
– …а сколько труда вложено в наших зверушек, ты можешь судить хотя бы по объемам финансирования. А сколько здоровья и любви – это деньгами не измеришь. Ясно? Благодарю за внимание! Извини, я, кажется, немного устал, вот и сорвался. Теперь рассказывай, что случилось на показе «Тисков».
Генерал опустил взгляд, секунду подумал и буркнул:
– Это ты меня прости. Как-то я с тобой, дорогуша, неуважительно.
Теперь заметно удивился Павлов. С первого дня знакомства Бондарчук обращался к завлабу в нахрапистой манере отца-командира, вечно читал мораль и всячески демонстрировал свое превосходство. То, что генерал умеет извиняться, Павлову и в голову не приходило.
– Все хорошо, старина. Честное слово. Забудем.
В знак примирения завлаб осторожно похлопал Бондарчука по плечу.
– Вот и ладушки. Что же я хотел про этот показ… Ага! Ну, Шариков тогда покочевряжился, конечно, но запасной пульт мне сунул. И понимаешь, когда все случилось, я вроде бы на кнопку давил. Конечно, щелчков не расслышал – ведь крик стоял ужасный. До сих пор мне временами кажется, будто я включил блокировку за секунду до. И есть подозрение, что пульт не сработал. Всего лишь подозрение. Я слишком поздно очухался, чтобы посмотреть… Скажи, дорогуша, как ты думаешь, хватило бы наглости у вашего живодера Шарикова вытащить из пульта батарею? Дабы тупица-генерал чего не напортил? И не сделал больно милым собачкам?
– Сомневаюсь, – честно сказал Павлов. – Вынимать из кликеров питание – не наш стиль. И ей-богу, когда я сдавал «Клинок» предварительной комиссии, батарея в твоем пульте была.
– Да я ничего такого…
– Тебе… здорово досталось за «Тиски»?
– Думаешь, где моя вторая звезда?
– А она разве была? – изумился Павлов.
– Образно говоря, она уже пикировала мне на плечо. Теперь не факт, что звездопад случится вообще.
– И как ты с нами после всего этого… работаешь?
– В запас не уволили, вот и работаю! Служу. Ну, если тебя личное интересует, дорогуша, – так люблю я вас, засранцев. Кажется. Да и в министерстве нет другого спеца, чтобы институтские его почти за своего держали. Вы же терпите меня отчего-то? Ну, вот. Ладно, беги, а то из графика выбьемся.
– Я быстро, – сказал Павлов. – И… Я дам тебе подержать исправный пульт.
* * *
Катька будто ждала его – тут же подскочила к решетке и принялась, урча, тереться о прутья.
– Все бы так… – пробормотал завлаб, оглядывая ряд клеток, в которых предавались вялотекущей жизнедеятельности остальные рыжики. Переваривали завтрак. Павлову вдруг захотелось взять да прощелкать команду общей тревоги, чтобы все проснулись и встали на уши, но он желание поборол. Ничего бы ему этим доказать не удалось – ни себе, ни рыжикам, ни тем более дирекции института.
Много лет назад Павлов выработал золотую для «оборонщика» привычку не задавать лишних вопросов. Неспроста – у отдельных излишне любопытных коллег прямо на его глазах свернулась карьера. Теперь завлаб на себя злился. Мог ведь, получив техзадание на гражданскую версию «Клинка», потребовать разъяснений – с чьей санкции, кто будет отвечать в случае неудачи… Но не стал. Он был и оставался удобный для начальства, исполнительный, лояльный, верный, не хватающий с неба звезд, но зато надежный Павлов.
Сейчас он просто ненавидел себя таким.
– Катерина! Выходи, красавица, – сказал он кошке, открывая дверь. – У тебя сегодня очень большой день. Может, самый большой в твоей жизни. Второй день рождения. Ощущаешь?
Катька умела покидать клетку по-всякому. То выдвигалась царственной походкой, высоко задрав роскошный хвост. То радостно кидалась тереться и обниматься. Сейчас же она просто вышла, приветственно толкнула Павлова плечом в бедро и деловито засуетилась вокруг – завлаб надел чистый халат, и его нужно было немедленно обработать подщечными железами, понасажать меток.
