– Да, я и забыл…
– И кроме того, спасающийся от настоящего в прошлом рискует вернуться в настоящее естественным путем.
– А для чего было сооружать машину времени на самолете? Почему нельзя было сделать на земле?
– Физически путешествие в будущее выглядит так: часть пространства изолируется от остальной Вселенной достаточно сильным полем…
– Каким?
– Неважно. Природа поля не имеет значения. У меня электромагнитное, его создать проще всего. Надо только, чтобы напряженность поля резко нарастала на границе этого участка пространства – в таком случае он становится слабо связан с остальным миром. Я такой участок называю коконом. Если дать ему толчок…
– Какой толчок?
– Тоже неважно. Скажем, резкая переполюсовка. Так вот, в этом случае кокон как бы отрывается от остального мира и начинает двигаться во времени в собственном темпе, и почти без дополнительных затрат энергии – только на преодоление трения.
– Какого еще трения?
– Если бы на границе кокона напряженность поля нарастала бесконечно быстро, то никакого трения не было бы. Но это не так, поэтому близлежащее вещество тоже увлекается в будущее, хотя и с меньшим опережением. Как трение в жидкости. Чем больше масса материи, с которой взаимодействует кокон, тем больше затраты энергии. Идеальным вариантом была бы ракета, летящая в мировом пространстве, но когда они еще полетят, эти ракеты? Самолет держится в воздухе за счет скорости, масса воздуха, находящегося в непосредственной близости, достаточно мала. А на земле пришлось бы тащить в будущее приличную массу грунта.
– И с каким ускорением мы сейчас идем?
– Опережением, Володя. Я это называю опережением. Ускорение – совсем другая величина.
– Ну, с каким опережением?
– Немногим больше пятисот тысяч. Для нас минута – для остальных год. Приблизительно так.
Профессор замолчал, достал из кармана блокнот, стал списывать в него показания приборов на пульте управления машиной времени.
– Первое в истории человечества путешествие в будущее, – пояснил он. – В прошлое было уже несколько, а в будущее – пока ни одного. Это первое. Одна лишь научная ценность этого эксперимента неизмерима.
Марков не ответил. Он снова посмотрел на часы. Минуты тянулись, как годы, но все же понемногу проходили. Пилот перевел взгляд на приборы. Стрелка компаса продолжала вертеться, стрелка указателя топлива сползла влево, но совсем немного.
– Алексей Иванович, а махнем не на пятьдесят лет, а на все сто? Топлива хватит, – предложил пилот.
– Володя, нам нужен будет запас топлива, когда мы вернемся в нормальное пространство-время. Во-первых, некоторое время потребуется, чтобы установить связь с диспетчерской службой. Я боюсь, что за пятьдесят лет сменятся как минимум частоты. Может быть, и способ модуляции – для нас это будет гораздо хуже…
Об этом Марков не подумал.
– …Кроме того, мы можем попасть в непогоду. Придется уходить куда-то.
– Ну, я думаю, техника к тому времени как-то справится…
– Та техника, на которой мы летим, к тому времени совершеннее не станет… В общем, стоит оставить за собой возможность некоторое время продержаться в воздухе. А пятидесяти лет, я думаю, хватит.
– Алексей Иванович… – Марков замолчал, набрался решимости и задал вопрос, мучивший его с того самого вечера, когда Завадский предложил ему бежать: – А не получится так, что пока мы тут нигде, там начнется Третья мировая? У американцев атомные бомбы есть, наши или уже сделали, или вот-вот… Сделают немцы, англичане, японцы, может, даже китайцы. Кто сам не сделает, тот купит. А потом враз начнут. Перебьют друг друга, прилетим на пепелище. Может, ни одной целой полосы для посадки не останется. Как насчет этого?
Завадский молчал довольно долго, потом ответил, казалось, не очень убежденно:
– Я думаю, у человечества все же хватит ума не довести до такого… – Снова замолчал, затем сказал более уверенно: – Когда у всех будет ядерное оружие, как раз меньше вероятность, что кто-то начнет; все же будут понимать, что в такой войне не может быть победителей. А вот пока это равновесие не установилось – есть опасность, что какая-нибудь из сторон захочет воспользоваться каким-либо имеющимся у нее преимуществом. Действительным или мнимым… Нет, я думаю, до новой мировой войны не дойдет. И то, что мы угнали самолет, будет этому способствовать.
Марков больше не спрашивал ни о чем. Он заставил себя следить за приборами. Всякий раз, когда ему хотелось взглянуть на часы, он подавлял это желание. Завадский что-то писал в своем блокноте.
– Кажется, пора, – вдруг услышал Марков в шлемофоне голос профессора. – По моим расчетам, пятьдесят лет уже прошло.
Профессор повернул тумблер. Марков щелчка не слышал, и за стеклами кабины по-прежнему была тьма, правда, пилот уже мог смотреть туда без неприятных ощущений. Он погасил освещение и, приглядевшись, увидел звезды.
– Ночь, – сказал профессор. Как будто Марков сам не догадывался. – Володя, следите за локатором. Воздушное движение должно быть весьма интенсивным.
Марков посмотрел на экран бортового радара. Несмотря на примитивную конструкцию и ограниченные возможности, прибор мог многое сказать человеку, умеющему им пользоваться, – а Марков, конечно, принадлежал к таким людям. Он с удивлением обнаружил, что по крайней мере в пределах радиуса действия радара других самолетов нет. Мельком глянул на приборы: курс 110 (не изменился), высота 4150 (на 450 метров меньше, с чего бы это?). Последний факт Марков обмозговать не успел, профессор нетерпеливо спросил:
– Ну, как там?
– Пусто, Алексей Иванович. Боюсь, все-таки что-то произошло за эти годы.
– Но вряд ли мировая война. Вон какой-то город.
Марков посмотрел вниз через стекла штурманской кабины. Впереди, немного слева, светились огни небольшого городка.
– Переключите на панорамный индикатор, – сказал профессор.
Созданный Шерхебелем радар был комбинированным прибором и мог обнаруживать не только объекты в пространстве, но и другие радары, следящие за самолетом. Марков включил этот режим и сразу обнаружил четыре радара.
– Отлично, – сказал Завадский. – Значит, они нас уже обнаружили.
"Сейчас врежут, не разбираясь, из зенитки. Или у них уже есть ракеты?" – подумал Марков, а вслух спросил:
– Будете вызывать землю?
– Сначала прослушаю эфир, – ответил Завадский. – Сейчас они должны уже вызывать нас, но частоты наверняка сменились. Надо еще найти, на какой они работают. На всякий случай скажите высоту и курс.
– Курс 110, высота 4150. Почему-то меньше.
– Потом, Володя, с этим потом. Держите пока так. – В шлемофоне щелкнуло: профессор переключился на радиостанцию.
