Впрочем, все это вряд ли тебе интересно.
Тут неплохо. Есть молодые умы, готовые мыслить. Есть КЮК — межшкольный Клуб юных космогонистов, я руковожу этим пестрым и шумным сборищем. Послушал бы старик Шандор моих мальчишек! Почти у каждого — собственная модель Вселенной, на меньшее они не согласны. Мы не только спорим, мы ходим на веслах и под парусом по Онежскому озеру и купаемся в его холодной водичке, чтобы остудить слишком горячие головы.
Всего тебе хорошего.
Илья.
Инна Храмцова — Илье Бурову
Здравствуй, Ильюша! Мне приятно, что ты проявляешь интерес к моей работе. Оранжево-желтые бактерии живут в стратосфере и эффективно используют ультрафиолетовые лучи. Мы в лаборатории пробуем на них различные варианты коротковолновой радиации. В общем, оранжевые чувствуют себя неплохо и на поверхности Земли, но выявляются некоторые любопытные изменения и особенности в характере метаболизма. Запас прочности у них, конечно, огромный. А ты, насколько я поняла из твоего письма, хочешь, чтобы и человек приобрел такую же биологическую прочность? Это ты имеешь в виду, когда пишешь об «универсализации»? Я не совсем понимаю, Илья. Вид Homo sapiens существует всего 70 тысяч лет, это время очень небольшое, оно недостаточно даже для незначительных изменений вида в биологическом аспекте. В социальном — да, тут, конечно, просто несопоставимые перемены. Но в биологическом — мы почти не отличаемся от поздних кроманьонцев. Извини, что пишу общеизвестное. Но я не могу понять, как, каким образом ты предлагаешь подстегнуть эволюцию? Заставить ее ускорить свой ход? Напрасно ты думаешь, что мне это не интересно. Мне интересно, и ты напиши подробнее. Хотя я и не член твоего КЮКа, но постараюсь понять. В первом своем письме ты писал, что хочешь меня о чем-то спросить. О чем? Будь осторожен на озере и, если вода уж очень холодная, лучше не купайся. Всего хорошего.
Инна.
Илья Буров — Инне Храмцовой
Инна! Вот о чем я хотел тебя спросить: не согласишься ли ты стать моей женой?
Не торопись с ответом, но и не затягивай.
Илья.
Юпитер бушевал. Отсюда, с ледово-снежной Ио, было видно, как по его гигантскому полосатому диску, закрывавшему полнеба, ходили бурые смерчи. Казалось, гигант пульсировал, то опасно приближаясь, то удаляясь. Казалось, его беспокойная атмосфера вот-вот сорвется, не выдержав чудовищной скорости вращения, и накроет дымным одеялом Ио, космотанкер «Апшерон» и его экипаж.
Морозов зябко поежился. Не раз приходилось ему видеть это зрелище в учебных фильмах, но одно дело — учебный фильм, другое — оказаться лицом к лицу с чужой, разнузданной стихией.
— Ух ты, — сказал он напряженно-бодрым голосом. — Разыгрался Юлик… Это он всегда так, Радий Петрович?
— Нормально, — ответил командир танкера, голос его перебивался разрядами. — На экваторе турбулентно, на шапках — поспокойнее. Для Юпитера погода — обычная. Только не надо про него так… фамильярно. Планета серьезная.
Морозов подошел к башенке автоматической станции, поднял крышку, посмотрел на ползущие по экрану зеленые зигзаги.
— Напряженность Ю-поля у красной черты, — сказал он.
Володя Заостровцев быстро взглянул на Морозова, но промолчал. Сегодня с утра он и двух слов не вымолвил.
Нижний край Юпитера был обгрызен острозубчатым горизонтом Ио. Именно оттуда должен был появиться контейнерный поезд, и все трое не сводили с горизонта глаз.
Командир танкера поднял руку к шлему, словно намереваясь почесать затылок.
— Здесь-то что, — сказал он. — Четыреста мегаметров до него. Санаторий. А побывали бы вы на Пятом — вот там сейчас неуютно.
— На Амальтее? Ну да, там ведь вдвое ближе, — отозвался Морозов.
Заостровцев, пнув носком башмака ледяную глыбу, сказал:
— Радий Петрович… Улетать надо отсюда…
— Это почему же?
— Не знаю. Только чувствую — надо уходить.
— А контейнеры? — возразил Морозов. — С чего это ты расчувствовался?
— Так вот, — продолжал командир, — на Пятом и горизонта, в сущности, нет. Стоишь, как на камешке, а этот, — он кивнул на Юпитер, — стена стеной, руку протянуть боязно. Так что ничего, Заостровцев: бывает, если в первый раз. Около Юпитера всегда кошки по сердцу скребут. Нормально.
— Да нет. Радий Петрович, — стесненно сказал Заостровцев, — я не то что боюсь, а… сам не знаю…
Командир взглянул на часы.
— Буксир должен показаться через пятьдесят минут, — сказал он. — Но поправка на полчаса всегда возможна: плотность его атмосферы, — он снова кивнул на Юпитер, — уж очень непостоянная. Наши контейнеры там мотает, как деревья в бурю.
Морозов представил себе, как, огибая планету, сквозь толщу штормовых туч мчится буксир — космический беспилотный корабль с длинным хвостом вакуумных контейнеров. Поезд догоняет Красное пятно и, войдя в его плотную среду, уравнивает с ним скорость. Распахиваются приемные горловины, и вещество Красного пятна со свистом всасывается в контейнеры. Хищника загоняют в клетку. Пятно, впрочем, и не заметит такой ничтожной убыли.
Буксир приведет поезд на Ио, автопогрузчик поставит контейнеры на место — несколькими рядами они опояшут тело танкера, — и тогда можно стартовать. Можно прощально помахать ему ручкой: не сердись, старик Юпитер, ты не прав, — или как там говорили древние?
Потом Радий Петрович аккуратно посадит танкер на космодром Луна-2, и они выйдут наружу и увидят привычный спокойный лунный пейзаж — невысокие кольцевые горы, изрезанную трещинами почву. После Ио, с ее вулканами и глубокими ущельями, залитыми черным метановым льдом, с ее зловещим небом, Луна покажется уютной, обжитой. Ведь от нее так близко до голубого шара Земли…
Космодромная команда примет контейнеры с веществом Красного пятна и опорожнит их в подлунные резервуары. А они, экипаж танкера, после карантинного душа сядут в вездеход — и в Селеногорск. Там можно будет наконец вылезти из скафандра и неторопливо пройти в салон. И ребята сбегутся в салон, пойдут вопросы: ну, как зачетный? Морозов помедлит, потягивая из стакана витакол, небрежно скажет: «Тряхнуло нас возле Юпитера. Думал — прощай, дорогая…» И остальные практиканты будут завидовать ему черной завистью, потому что они еще нигде не бывали, если не считать учебных рейсов на Марс в качестве дублеров, а он, Морозов, уже «свалил» зачетный. Да, дорогие товарищи, нет больше курсанта Морозова — есть штурман космических линий Алексей Морозов, он же — второй пилот. Сам Платон Иванович, руководитель практики, привинтит к его куртке значок космонавта.
А Радий Петрович Шевелев думал о том, что это, наверное, последний его рейс к Юпитеру. Может, и вообще последний рейс. Сорок восемь лет, потолок космонавта… Возраст, когда, по выражению пилотов, «начинает барахлить вестибулярка». Что ж, он немало новых трасс проложил в Системе. Взять хотя бы эту — к Юпитеру…
