На душе у Светова кошки скребли. Было почти так же скверно, как в тот момент, когда он стоял, опустив голову, перед крохотным стальным прямоугольником в казавшейся бесконечной Траурной Стене на старом кладбище в Мапряльске, стоял, зная, что за этим прямоугольником покоится в наглухо запаянном контейнере прах его матери.
И тут его догнал Рекс, шурша шинами колес по пласт-алюминиевому полу.
– Постой, Гал, – сказал он. – Что это за типы тебя повсюду сопровождают? Ты только не дергайся, – предупредил он. – Они сейчас позади тебя, у стойки…
Светов бросил быстрый взгляд в сторону багажной стойки, к которой тащили свои пожитки потные, взбудораженные переселенцы. Там действительно маячили двое мужчин в безукоризненных серых костюмах; они с глубоким интересом изучали правила перевозки пассажиров-дальнорейсовиков.
– Я еще в баре их приметил, – продолжал Рекс. – У меня теперь нюх на фараонов – будь здоров!.. А тут смотрю – опять мельтешат, и куда ты – туда и они…
– Да брось ты! – сказал Гал с досадой и хлопнул Ролдугина по плечу. – Кому я мог понадобиться? Ошибся ты, Рекс.
Но, выходя из зала, он на всякий случай тщательно оглядел отражение дверей в большой зеркальной стойке световой рекламы. Кроме паукообразного робота-носильщика, тащившего его, Гала, кофры, никто за лейтенантом не следовал.
Но когда Гал поднимался по трапу на борт военно-транспортного спейсера под угрожающим названием «Громовержец», он еще раз увидел ту парочку в серых костюмах. Они торчали на смотровой площадке диспетчерской вышки, держа руки в карманах брюк, и пристально глядели на «Громовержец». Один из них поднес к губам руку с браслетом связи, и челюсти его задвигались.
Гал нахмурился и нырнул в люк корабля.
Уже лежа в противоперегрузочном «шезлонге» и ожидая старта, Светов принялся вспоминать только что закончившийся отпуск.
Воспоминания его делились на три категории: приятные, неприятные и нейтральные.
Неприятные воспоминания начинались с порога госпитального стационара, который Гал переступил, обессиленный тремя сотнями различных инъекций в наиболее мягкую часть тела (в результате чего на обеих половинках этой самой части не осталось живого места), чересчур навязчивым вниманием со стороны смазливых, но, увы, распутных инфирмьерок, тайным пьянством в компании соседей по палате после отбоя и одуряюще-бесконечным резанием в карты с ними же – до отбоя… Затем следовали фрагменты «картинок»: Гал у Траурной Стены… Гал в пустой квартирке с выцветшими обоями и нежилым запахом, а со стены на него смотрят с укором глаза матери… и фальшивые причитания соседки: «Господи, не дождалась Эльвира свово сынка, а ждала-то тебя – до последнего вздоха ждала!» Потом в памяти всплыло нечто туманное и расплывчатое, не имеющее ни логической связи, ни разумного объяснения. Мысленно реконструируя эту часть отпуска, Гал вынужден был констатировать, что смерть единственного родного человека сломила дух бравого лейтенанта, закаленного в боях и бытовой неустроенности, и что он, этот самый лейтенант, «пустился во все тяжкие», как гласит старинное идиоматическое выражение… Судя по всему, он в сжатые сроки проделал разгульное турне по питейным и увеселительным заведениям всего мира – благо современные транспортные средства и банковский счет, округлившийся за три года непрерывной службы в ОЗК, позволяли осуществить подобное мероприятие с минимальными затратами времени при максимальном расходовании средств.
Первое время Гал еще пытался следовать благородным заповедям офицерства, предписывавшим напиваться вдрызг исключительно марочными напитками и ложиться в постель по меньшей мере с топ-моделью текущего года. Однако пьянство приобретало все более хронический характер, и минуты просветления становились все более редкими, а окружающая обстановка делалась удручающе убогой. Рестораны сменились жалкими кабаками, а шестизвездочные отели – полуподвальными ночлежками. Однажды Гал очнулся утром под каким-то большим мостом не то в Стамбуле, не то в Лондоне. От реки разило свалкой, вокруг нагло шныряли некие отвратительные хвостатые твари с разумными красными глазками – не то крысы величиной с собаку, не то собаки, мутировавшие до размеров крысы. Гал взглянул на свои руки… Костяшки пальцев обеих рук были сбиты до крови, – видно, о чьи-то челюсти в пьяной драке накануне. Одежда висела клочьями, а карманы оказались такими же пустыми, как и голова… К счастью, он тогда не потерял кард, к еще большему счастью – на счету еще оставались деньги…
Отдельные эпизоды, относившиеся к тому времени, были забавными и в то же время болезненно-постыдными. Так, однажды в чикагском ночном баре Гал почти весь вечер убил на то, чтобы соблазнить приглянувшуюся ему длинноногую красотку с равнодушным лицом. Девица почему-то не понимала Гала. Когда же Светову наконец удалось разъяснить ей, чего он, собственно, от нее хочет, она без малейших колебаний приволокла его в свою конурку, где приняла одну из самых разнузданных сексуальных поз. Совершенно некстати у Гала вдруг возник вопрос об оплате предстоящего удовольствия (наличных, как оказалось, в тот момент у него не было), на что длинноногая дива невозмутимо ответствовала, что расчет может быть и безналичным, но сразу после оказания услуг. Гал не понял. Тогда она наглядно продемонстрировала ту щель, куда после акта удовольствия надлежало вставить кард, чтобы расплатиться, а также клавиатуру банкомата, вмонтированную в ее силиконовую спину. На Гала словно вылили ушат холодной воды. Выяснилось, что кибер-проститутки – довольно давнее изобретение секс-индустрии, просто Гал не следил за соответствующей прессой. В результате он позорно бежал от длинноногой красавицы и потом еще долго не мог прийти в себя…
Спасла Гала от окончательного морального разложения лишь встреча с Инной, положившая начало счастливой, а потому – увы! – самой короткой части его времяпрепровождения на Земле.
Каким-то образом Светов оказался в транс-европейском экранобусе, стелившемся над прямым, как стрела, металлопластовым шоссе со скоростью под двести миль в час. Гал и сам не знал, куда и зачем он мчится, да в тот момент его это и не интересовало.
Время от времени он проваливался в дрему, а когда приходил в себя, то косился на кресло у окна. Там сидела девушка с книгой, и лицо ее было таким удивительно светлым, что девушку невольно хотелось от кого-нибудь или от чего-нибудь защищать. Заговорить с незнакомкой Гал даже не пытался: он прекрасно понимал, насколько омерзительно выглядит со стороны его распухшая, небритая физиономия. В промежутках между сном и бодрствованием Светов сочинял очередной опус, посвященный Девушке-Со-Светлым-Лицом.
