Девушка отвязала пластмассовую плоскодонку, резко оттолкнулась. Лодка шла быстро и легко слушалась двухлопастного весла. Анна направила ее к завалу в самом конце озера, туда, где начинался Белый каньон. Его называли Белым не зря: перевалившая через перемычку вода становилась седой от пены на своем стремительном пути вниз. Шум потока заглушал здесь все другие звуки, и нужно было большое искусство и точный расчет, чтобы удержать легкую лодку на той невидимой грани, где сила устремившейся вниз, в ущелье, воды окажется неодолимой. На сильном течении брали наживку самые крупные креветки. Анна швырнула снасть далеко в сторону, резким толчком весла развернула лодку кормой к перемычке и стала выгребать против потока. Течение отнесло снасть к самому порогу, и вскоре девушка почувствовала первый рывок добычи.
Больше всего креветка походила на толстую колбасу, составленную из находивших друг на друга сегментов. У нее не было ни ног, ни клешней, только мощный хвост и зубастая пасть. Весила такая колбаска не меньше двух килограммов, и стоило немалого труда перетянуть ее через борт, одновременно удерживая лодку на месте. Анна еще дважды забросила снасть, и вскоре на дне лодки забилась вторая креветка. На третьем забросе снасть зацепилась. Девушка ослабила леску и попробовала рывком в сторону освободить крючок, но ничего из этого не вышло.
Еще несколько безрезультатных попыток — и пришлось достать нож, чтобы перерезать леску. В лицо ударил резкий порывистый ветер. Погода портилась. Рыбалка явно не удалась. С досадой Анна перерубила леску. Несколько сильных взмахов, и она вдруг увидела, что лодка осталась почти на месте.
Вначале это ее не встревожило. Девушка ниже пригнулась, чаще заработала веслом. Но для того, чтобы вырваться из стремнины, нужно было пройти по крайней мере метров десять, и она очень скоро поняла, что сил преодолеть эти десять метров у нее не хватит. Анна боролась отчаянно, но теперь это было бесполезно. Лодку начало сносить к завалу... Минута, другая,— и яркое суденышко, мелькнув последний раз на гребне перемычки, понеслось вниз вместе с ревущей водой. Почти сразу Анна поняла, что удержать лодку на поверхности не так уж трудно. Нужно лишь держаться подальше от берегов. Здесь не было ни подводных камней, ни перекатов, слишком велика была сила воды, несущейся по дну каньона.
Она не успела как следует испугаться, не осталось на это времени. Все внимание поглощало управление лодкой. Вспомнила, что некоторые охотники пользовались этим путем, когда очень спешили... Внизу русло потока постепенно распрямлялось. Вода замедляла свое движение, стены ущелья становились не такими крутыми. Если ей удастся удержаться на середине стремнины, все еще может обойтись... Она старалась не думать о том, что Белый каньон кончается далеко внизу, в самом центре Синего леса...
Оставшись один, Ротанов определился по солнцу. Возвращаться к кораблю было бессмысленно — там наверняка засада. Теперь у него оставалась только одна дорога, та, которую указал Филин. Сорок километров, конечно, многовато, к тому же скоро наступит ночь, а он ничего не знает об этом лесе. И нет никакого оружия... По данным автоматических разведчиков, обследовавших планету задолго до первых поселенцев, здесь не было крупных животных. Но Ротанов не привык полностью доверять отчетам, к тому же таким старым. Чужой лес всегда таит в себе опасные неожиданности. Ядовитая плесень, например... Не любил он леса на чужих планетах и, в общем, не зря.
Вот и здесь с первых шагов начались неприятности. Трава подлеска не желала сгибаться под его весом, предпочитала впиваться в подошвы. Он представил, каково по такой травке пробежаться босиком... Подлесок почти целиком составляли знакомые «войлочные» кусты, словно связанные из стальной проволоки. Сами же деревья по своей конструкции напоминали земные пальмы. Короткий чешуйчатый ствол и огромные листья, уходящие далеко вверх. Ротанов задрал голову и долго рассматривал эти листья, похожие на крылья летучих мышей, пронизанные фиолетовыми жилками, с полупрозрачной перепонкой. Солнечный свет, просочившись через них, приобретал неестественный фиолетовый оттенок, и, наверное, от этого все вокруг казалось немного ненастоящим.
Проще всего было двигаться сквозь заросли вдоль реки, у берегов они всегда реже. Отыскать реку при таком обилии влаги нетрудно, нужно только определить общий рельеф местности, найти водораздел. Растительность ограничивала обзор. Тогда Ротанов выбрал дерево покрупнее. Интересно, выдержат ли листья? Он накинул на толстый водянистый черешок пояс и повис на нем всей тяжестью. Лист даже не наклонился. Ну что же, можно попробовать... Чужие деревья иногда выкидывают фокусы, но если соблюдать осторожность... Ротанов поставил ногу на толстую чешуйку ствола, как на ступеньку, и осторожно подтянулся, готовый тут же прыгнуть в сторону. Ничего не случилось. Еще шаг вверх и новая остановка— все шло благополучно. Минут через пять он добрался до нижнего яруса листьев и только тогда почувствовал запах. Пахло чем-то сладковатым, противным, но запах был несильным, и, подумав, Ротанов полез дальше. Еще немного, метра два, и он сможет осмотреться... Запах шел какой-то въедливый, приторный, и все время едва заметно менялся. Ротанов не мог с точностью сказать, чем именно пахло, но пахло чем-то определенно знакомым. Может быть, падалью или порохом, а может быть, кровью... У него слегка закружилась голова. Кажется, пора спускаться, но он уже достиг цели, последнее движение — ив широкой развилке между листьями блеснула справа река, совсем близко. Он засек направление и, стараясь не дышать носом, начал спускаться. Проклятое дерево... Запах проникал сквозь стиснутые зубы, просачивался во все поры его тела. Он видел толстые, как нарывы, узлы на листьях, полные желтоватого сока. Запах шел именно от них. Теперь пахло железом. Ржавым железом. Краской. Металлом и порохом... Запахи шли волной друг за другом в строгом порядке, выстраивались в определенную картину. Словно дерево что-то хотело сказать... Чушь... Просто кружится голова, и нужно скорее вниз, на землю... И тут он увидел... Стальная громада тяжело присела на гусеницах, развернув свою глотку в синее безоблачное небо. Густо смазанное, ухоженное металлическое чудовище, до отказа набитое кровью и смертью... Около него неподвижно застыли маленькие человеческие фигурки...
Порыв ветра, и картина заколыхалась, разлетелась клочьями... Ротанов висел на одной руке, пальцы закостенели, голова гудела. Рванувшись, преодолел последние метры, спрыгнул и отбежал в сторону. Ноги плохо слушались, голова кружилась, и к горлу подступала тошнота. Несколько минут приходил в себя. Картина была слишком четкой, слишком реальной... Картина, нарисованная запахом? Дерево-художник? Или фотограф? Скорее всего, последнее... Для того, чтобы изобразить эту неуклюжую штуку, ее надо было увидеть. Старинная реактивная пушка... Вот, значит, как... Да у них здесь настоящие боевые действия, с применением тяжелой техники... Постой, не могло же дерево видеть, у него же нет глаз! Или могло? Голография, например, и передача видеоинформации с помощью запахов? Для этого нужен сложный приемник, очень сложный... Такой, например, как человеческий мозг, только тогда это дерево имело смысл, и вряд ли оно возникло в результате простой эволюции... Эволюция никогда не создает ничего бесполезного. Все здесь было сложным, слишком сложным, стоило чуть-чуть глубже проникнуть сквозь то, что лежало на поверхности, с виду совсем простое...
