Земля превратилась в пульсирующий клубок оголённых нервов. За эмиграционные карты убивали, выкладывали целые состояния, шли на любые унижения и подлости. Добиться переноса онкоцентра на непоражённые нагуалями 'челноки' Бердину не удалось. В мгновение ока взметнулась ввысь иерархическая лестница, сложенная по признаку близости к заветному куску пластика. Кто там стоял на верхней ступени, Бердин не знал и знать не хотел. Знал только, что его пациентам остаётся лишь издали поглядывать на ту лестницу. Видел, как рвались связи – кто-то улетал, чтобы никогда уже не увидеть тех, кто остался в стенах Центра. Оставшиеся выставляли на тумбочки фотографии. С этого момента в их глазах поселялось одиночество. А где-то очень далеко по каждому из них кто-то рыдал.
Рыдал как он сам над двумя из шести миллионов.
Леонид потёр ладонями лицо. Небо за окном начинало светлеть, а доктор так и не решился открыть ни одну из папок. Сегодня четыре операции, а он ни минуты не спал. Непрофессионально и преступно! На что ушло драгоценное время! Один, миллионы… Откуда взялись эти мысли? 'Бе-е-едная' – пронёсся в мозгу голос Русланы. Как над матерью простонала. Точно та в глаза ей смотрела. Одна из нескончаемого множества планет.
– Земля, – произнёс доктор. – Зем-ля.
Слово было округлое и сладковатое, как имя Руслана. Бердин нажал кнопку на кофейнике. Чёрная густая жидкость колыхнулась, задышала. Леонид Сергеевич тут же о ней забыл, углубившись в поисковик. Только бы однажды, с досады, он не удалил тот архив.
Часа через три Бердин набрал номер Рахматова. Тот снова вершил на земной базе какие-то свои неясные для доктора дела. Воспалённые склеры выдали – Рушан тоже провёл ночь без сна.
– Мне нужно встретиться с вами. Когда лучше подъехать?
Рахматов точно ждал этого вопроса.
– Подъезжайте сейчас.
После сообщения Рахматова Щёткин незамедлительно вылетел на Землю.
В кабинете президента ВКБГА плавали рыхлые клочья сигаретного дыма. Шеф аномалийщиков с пониманием относился к маленьким слабостям своих подчинённых. Особенно, если объяснялись эти слабости необходимостью сосредоточиться. Как раз сейчас повод тому был – объяснял доктор путано, то и дело сбивался на медицинские термины или латынь.
– Злокачественные опухоли в большинстве своём отличаются, так называемым, инфильтративным ростом, то есть, прорастая в окружающие ткани, разрушают их, – вещал доктор, указывая притихшей аудитории на плавающие над транслятором голографические модели. Кто-то из слушателей тяжело вздохнул. Видно, не мог уразуметь, зачем шеф собрал начальников отделов ВКБГА на этот коллоквиум для студентов-медиков. Но Бердин соскакивать с любимого конька не спешил. – Различают три вида роста опухолей: экспансивный, аппозиционный, инфильтрирующий. Поговорим о первом. При экспансивном росте опухоль растет как бы 'сама из себя'. Она не прорастает в окружающие ткани, а лишь раздвигает или сдавливает их. Паренхиматозные элементы близлежащих от образования тканей атрофируются. Развивается коллапс стромы. Опухоль окружается как бы капсулой. Экспансивный рост опухоли происходит медленно. Он характерен для зрелых, доброкачественных опухолей. То есть тех, которые имеют наиболее благоприятный прогноз. Впрочем, некоторые злокачественные опухоли тоже могут расти экспансивно. Наличие капсулы у злокачественных образований также делает прогноз куда более оптимистичным. Во-первых, капсулированные опухоли значительно легче удалить. Грубо говоря, необходимо просто извлечь капсулу. Излишние подробности, думаю, вас не интересуют. Во-вторых, заключённая в капсулу опухоль может быть вполне безвредной. Некоторые пациенты живут с такими капсулированными опухолями многие и многие годы. Это никак не сказывается на качестве жизни. Итого…
– Нельзя ли всё же поближе к ФАГу? – взмолился молодой и нетерпеливый начальник отдела наноразработок Лёша Лоханкин.
– Простите, но я месяцами слушал об Универсуме и Конструкторах, – сердито фыркнул Бердин. – Мысль, пришедшая мне ещё в ординатуре, заключалась в том, нельзя ли каким-то образом перевести опухолевый рост из разряда инфильтрирующих в разряд экспансивных.
– То есть, соорудить вокруг опухоли капсулу, я правильно понял? – уточнил Рахматов.
– В общих чертах верно. Капсула заключает опухоль внутри себя, не позволяя ей распространяться дальше. К тому же, не страдают окружающие ткани. Бывает, конечно, злокачественные образования прорастают сквозь стенки капсулы, но всё-таки мы выигрываем время. Как вы понимаете, время это шанс! В те годы я сумел зажечь своей идеей моего хорошего знакомого, физика по образованию, Никиту Авдотьева. Именно он предложил формировать капсулу не из клеточного материала, а из определённых полей. Я не силён в его части работы, знаю лишь, что он экспериментировал преимущественно с торсионными полями. Наши совместные труды уже стали приносить плоды, когда Авдотьев эмигрировал. Исследование закончено не было.
Как уже говорил, в вопросах физики я полный профан. Продолжить поиск самостоятельно не смог. Тем не менее, я убеждён, что такие капсулы создавать можно! Более того, в процессе исследований мы добились ошеломляющих результатов. При должных условиях поражённые ткани, заключённые в торсионную капсулу, начинают регенерировать! Это мог быть прорыв в лечении не только онкологии, но и целого ряда других заболеваний! – Голос Бердина взмыл к потолку и разлетелся по просторному кабинету многократно повторённым эхом.
– Это прекрасно, – согласился Щёткин – однако, причём здесь глобальные аномалии?
Доктор возбуждённо потёр ладони.
– Исследования показали, в торсионном поле регенерирует любая материя. Нужно только создать условия.
– Вы хотите сказать…
– Не решусь что-то утверждать, – перебил доктор – но при некотором воздействии в капсулах восстанавливались не только ткани человеческого организма, но и минералы, растения, обретала первоначальные свойства заражённая почва. Возрождалась микрофлора! Любая материя возвращалась к своему естественному состоянию, стоило задать исходные параметры.
Бердин поколдовал над транслятором, в воздухе закружился увядший стебель.
– Вот один из записанных нами экспериментов, – прокомментировал он. – Artemнsia absнnthium обыкновенная, проще говоря, полынь горькая. Безусловно, запись велась в режиме замедленной съёмки. Весь эксперимент занял около недели.
Пожухлые тёмные листья чуть заметно колыхнулись и начали наливаться сочной зеленью.
– Ничего себе! – восхитился никогда не скрывавший своих эмоций Лоханкин. Остальные молчали.
