— Так ты поможешь? — спросила Рут.
"Было ли это то же самое, что я видел тогда у окна Мерфи? — спросил себя Фурлоу. — Что это такое?"
Рут приблизилась на шаг, напряженно вглядываясь в его профиль:
— Бонделли думает, что из-за наших отношений ты станешь колебаться.
"Проклятый, умоляющий тон ее голоса!". Его мозг, наконец, уловил смысл вопроса.
— Хорошо, я сделаю все, что могу, — ответил он.
— Этот человек в тюрьме, он только внешняя оболочка, — сказала она. Ее голос был тихим, бесцветным.
Он взглянул на нее, отмечая, как черты ее лица застывают по мере того, как она говорит.
— Он не мой отец. Он только похож на моего отца. Мой отец умер. Он уже давно умер. Мы просто не понимали этого… Вот и все.
"Господи! Какая она жалкая!"
— Я сделаю все, что могу, — произнес он, — но…
— Я знаю, что надежды не так уж много, — сказала она. — Я знаю, что они чувствуют — люди. Мою мать убил тот человек.
— Люди должны понять, что он не в своем уме, — заметил Фурлоу, помимо своей воли сбиваясь на наставительный тон. — Они замечают это по тому, как он говорит, по его поступкам. Сумасшествие, к сожалению, передается окружающим. Оно порождает ответную реакцию. Сумасшедший является для общества раздражителем, который оно хочет устранить. Он заставляет людей задавать себе вопросы, на которые они не могут ответить.
— Нам не нужно сейчас говорить о нем, — сказала она. — Не здесь. — И посмотрела на рощицу. — Но я должна поговорить о нем. Или я сойду с ума.
— Это вполне понятно, — произнес он успокаивающим тоном. — В ответ на то беспокойство, которое он причинил обществу, общество отвечает… Проклятие! Слова иногда так глупы!
— Я понимаю, — сказала она. — Я тоже могу делать клинические обобщения. Если моего… если этого человека в тюрьме признают сумасшедшим и отправят в лечебницу, люди будут вынуждены задавать себе очень неприятные вопросы.
— Может ли человек казаться нормальным, когда он на самом деле помешанный? — спросил Фурлоу. — Может ли человек, который считает себя нормальным, быть сумасшедшим? Могу ли я быть настолько не в порядке, чтобы совершить такой же поступок, как тот человек?
— Я сейчас все время плачу, — произнесла Рут. Она взглянула на Фурлоу и отвернулась. — Очень трудно побороть боль утраты. — Она глубоко вздохнула. — Ничего не помогает, хоть я давно работаю сестрой в психиатрическом отделении. Как странно… будто два разных человека уживаются во мне.
Она опять посмотрела на Фурлоу с беззащитным выражением.
— Но я не могу пойти к человеку, которого я люблю, и попросить забрать меня отсюда, потому, что я боюсь… смертельно боюсь.
"Человек, которого я люблю!" Эти слова раскаленной стрелой пронзили его мозг. Он тряхнул головой.
— Но… как же…
— Нев. — Как сухо она произнесла это имя. — Я не живу с ним уже три месяца. Я жила у Сары Френч. Нев… Нев был ужасной ошибкой. Это жадный, мелочный человек!
Фурлоу почувствовал, что горло у него сжалось. Он кашлянул, посмотрел на темнеющее небо и сказал:
— Через несколько минут стемнеет.
Как глупо, не к месту прозвучали эти слова!
Она дотронулась до его руки.
— Энди, о Энди! Что же я наделала!
Она позволила ему обнять себя. Он погладил ее волосы и тихо произнес:
— Но мы снова вместе, как прежде.
Рут подняла голову и посмотрела на него.
— Беда в том, что этот человек в тюрьме не производит впечатления помешанного. — Слезы текли у нее по щекам, но голос звучал твердо. — Он думает, что моя мать была неверна ему. Большинство мужчин переживают по этому поводу. Я думаю… даже Нев должен страдать из-за этого.
Неожиданный порыв ветра стряхнул на них капельки воды с листьев. Рут высвободилась из его объятий.
— Давай пройдемся пешком.
— В темноте?
— Мы знаем дорогу. И потом клуб верховой езды установил там фонари. Они освещают дорогу через пустырь в госпиталь. Они автоматические.
— Может пойти дождь.
— Не имеет значения. Мои щеки и так уже мокры от слез.
— Тут… дорогая… Я…
— Давай просто прогуляемся нашей обычной дорогой.
Он все еще колебался. Было что-то путающее в этой роще… Какое-то давление, почти ощутимый шум. Он подошел к машине, сел в нее и нашел свои очки. Вылез снова, огляделся — ничего. Ни мошек, ни других, признаков чего-либо необычного — за исключением странного давления.
— Тебе не понадобятся твои очки, — сказала Рут. Она взяла его за руку.
Фурлоу вдруг обнаружил, что сдавило горло и он не может произнести ни слова. Он попытался понять, чего он боится. Это не была боязнь за себя. Он боялся за Рут.
— Пошли, — сказала она.
Он позволил ей пойти вперед по направлению к аллее для верховых прогулок. Темнота сразу же окружила их, как только они вышли из эвкалиптовой рощи и ступили на аллею. Прикрепленные тут и там к соснам и каштанам фонарики отбрасывали сквозь листву причудливые тени. Несмотря на недавно прошедший дождь, дорога не раскисла, идти по ней было удобно.
— Мы одни на этой аллее, — сказала Рут. — Никто не выйдет из дома из-за дождя.
Она сжала его руку.
"Но мы не одни", — подумал Фурлоу. Он чувствовал присутствие чего-то, что-то было в воздухе рядом с ними… осторожное, опасное. Он посмотрел на Рут. Ее макушка едва доставала ему до плеча. Рыжие волосы тускло блестели в рассеянном свете фонарей. Гнетущая тишина и это странное ощущение давления. Утрамбованный чернозем дорожки поглощал звуки их шагов.
"Какое-то ненормальное чувство, — думал он. — Если бы его описал пациент, я сразу же попытался бы установить источник этих ощущений".
— Я любила гулять здесь, когда была ребенком, — произнесла Рут. — Это было до того, как установили здесь фонари. Мне они очень не нравились.
— Ты гуляла здесь в темноте? — спросил он.
— Да. Я что, никогда не говорила тебе этого?
— Нет.
— Воздух кажется чище после дождя.
Она глубоко вздохнула.
— А твои родители знали об этом? Сколько тебе было лет?
— Наверное, одиннадцать. Родители ничего не знали. Они вечно думали о вечеринках и покупке барахла.
Аллея вывела их на небольшую полянку, от котором налево, через проем в ограде бежала темная тропинка. Они пролезли в брешь, спустились на несколько ступенек и оказались на покрытой гудроном верхней плите водонапорного резервуара. Под ними, как драгоценные камни на темном бархате ночи, светились городские огни. Они подкрашивали оранжевым низко нависшие облака.
Фурлоу чувствовал, что странное давление усилилось. Он посмотрел вверх, потом по сторонам — ничего. Он перевел взгляд на белевшее в сумраке лицо Рут.
