Ознакомительная версия.
Как давно это было…
…Он услышал накат волн, на него вновь несло запахом йода и тухлых водорослей. Его окликнули по-гречески, он ответил по-гречески. Море дышало, льнуло к босым ногам.
Как давно это было…
Ага Сафар в отчаянии помотал головой. Не слишком ли много он помнит? Помнить так много ничуть не лучше, чем совсем ничего не помнить. Ждан Хайдари после эксперимента на Мнемо определил его память как ложную. Возможно, он прав. Ага Сафар вернулся из другой жизни окончательно запутавшимся. Он теперь действительно не знает, какие именно воспоминания принадлежат ему, а какие почерпнуты им в другой жизни.
Он скривил губы.
Почему это он не знает? Это Ждан Хайдари не знает. Это Ждан Хайдари может утверждать, что его память ложна. Он-то, Ага Сафар, знает, что к чему. Он видел серую, залитую дождями дорогу, деревянный дом Альвиана, куст красной смородины. Он видел нубийских лучников, цепью выбегавших на берег Нила Он дышал пыльным воздухом душной Александрии.
«Нет, нет! – оборвал он себя. – Как мог я видеть нубийских лучников и бродить по улицам душной Александрии? Ждан Хайдари прав: все эти видения – всего лишь последствия переутомления, даже машина Мнемо здесь ни при чем». Просто его подсознание забито чужим опытом, Мнемо не смогла выявить его истинную доминанту. А теперь он вообще умер, лишен энергетического индекса.
Он и впрямь чувствовал себя смертельно усталым.
Надо вставать, надо толкаться в массивные двери, надо кому-то объяснить случившееся. Порыв, выгнавший его на карниз, вдруг показался Ага Сафару нелепым.
Но ведь дети…
Он ясно, удивительно ясно вспомнил, где и когда слышал нечто подобное.
…Ну да, это было в том длинном, темном, невыразительном селе с таким же длинным, темным, невыразительным названием. На нем было нечто вроде долгополого тяжелого пальто, а в правой руке он держал тяжелый топор на длинной рукояти, и он знал, что умеет обращаться с этим оружием.
Он стоял в одном ряду с другими, похожими на него людьми и, как все, скучно, но внимательно взирал на высокий бревенчатый сруб. Именно из-за его глухих стен, уже закопченных пламенем, несся детский плач.
Ложная память?
Хорошо, пусть ложная, но почему Мнемо выявила такую способность – если это можно назвать способностью – только у него? Только потому, что он всю жизнь занимался историей?
Он покачал головой.
Он медленно поднялся.
Сделав несколько неуверенных шагов, привыкая к бьющей под ребра боли, он вытянутыми руками уперся в холодную каменную стену. Сделал еще три шага. Вот она, дверь – массивная, металлическая. Как открыть ее без помощи Папия?
Он легонько надавил на нее плечом.
Дверь бесшумно отошла в сторону.
Он закрыл глаза руками: свет болезненно ударил по глазам, ослепил Ага Сафара. Подождав, отвел руки.
Чистое небо, высокие перистые облака, похожие на распушенное крыло птицы. Совсем вблизи белая башня МЭМ.
Он стоял на террасе.
Терраса казалась заброшенной (может, такой и была): в щелях меж камней пробивалась, курчавилась зеленая травка, с темных дубов нападало листьев. По силуэту башни МЭМ – они все несколько отличались друг от друга – Ага Сафар понял, что не ошибся: его и впрямь привезли в медицинский центр. Успокоило его это открытие? Вряд ли… Но совсем рядом находились пристройки к Институту человека. В одной из них он держал комнату, и это придало ему сил. Он доберется до своей комнаты, отлежится в постели, отдохнет…
А потом?
Он неуверенно подумал, что потом он выйдет на МЭМ. Он еще не знал, как это сделает, но он выйдет на МЭМ. Говорят, такие случаи бывали. О его смерти, наверное, уже объявлено, ему нелегко будет объяснить свое появление…
А придется ли объяснять?
Он неуверенно и хмуро потер рукой узкий небритый подбородок. Надо ли будет что-то объяснять? Этот доктор Чеди прав: люди теряют интерес друг к другу. Когда у людей есть все, они нередко начинают терять интерес друг к другу. Правда, доктор Чеди, кажется, еще не понял главной причины. Он считает, что людей всегда объединял вызов, а теперь вызова нет. Людям всегда бросала вызов природа. Смерчи, сносившие с лица земли города, чудовищные наводнения, извержения вулканов, засухи, землетрясения. Потом вызов человеку бросал сам человек: взрывались построенные им энергетические станции, гибли леса, рушились под бомбами стены древнейших замков. Но стихию и несовершенство человека можно победить, они и были побеждены. В руках человека Мнемо и синтезатор. Что же дальше? Что впереди? Почему так нерадостен в своих прогнозах доктор Чеди?
Ладно.
Ага Сафар, прихрамывая, подошел к парапету террасы. Внизу Папий Урс, явно устаревшей конструкции, сгребал в кучу палые листья. Ага Сафара он не заметил.
Он не спеша спустился по лестнице, обошел равнодушного Палия Урса и нерешительно застыл перед турникетом.
Он, Ага Сафар, вне системы. Пропустит ли его турникет?
Он сделал шаг вперед. Турникет судорожно дернулся, преграждая ему путь, захлопнулся, но тут же открылся, чтобы вновь захлопнуться. В итоге, будто устав, турникет замер в полураскрытом положении.
Ну да, автоматика тоже теряется. Автоматы не знают, как реагировать на человека, не имеющего энергетического индекса. Не пускать? Но ведь это человек… Впускать? Но почему у него нет браслета?
«Это их дело, – усмехнулся Ага Сафар. – Пусть сами решают свои проблемы».
Он медленно спустился по нижней лестнице. Растерянность автоматов, как ни странно, его удовлетворила. Впрочем, он и сам ощущал растерянность. Он знал, что никто, и не подумает приглядываться к нему, но почему-то спрятал левую руку глубоко в карман. Без браслета он чувствовал себя чуть ли не обнаженным. Куртка и брюки на нем помяты, испачканы, но его смущало не это. Хорошо, доктор Чеди в одном прав: люди впрямь теряют любопытство друг к другу…
Ладно.
Он увидел утап, удобную двухместную машину, и машинально поднял руку, но тут же быстро ее опустил: люк не открылся… Утап не слышал и не видел Ага Сафара. Лишенный браслета, он не мог приказывать машине.
«С этим придется примириться, – хмуро подумал он. – Меня нет. Для автоматов я умер. Я отторгнут самим МЭМ, лишен энергетического индекса… Чем больше ты сделал для людей, чем больше твой вклад в общее дело, тем значительнее уровень твоего индекса… У меня же нет никакого… Но почему я исключен из системы? Только ли в медицинской ошибке дело? Ведь надо мной здорово поработали, мне срастили поломанные ребра, зашили и заживили швы. И все же я лишен браслета… Почему? Может, МЭМ попросту не желает видеть меня среди людей?»
Среди людей…
Он не случайно подумал так.
Будучи сотрудником Космической энциклопедии, он, конечно, знал о многих происшествиях, никем до сих пор убедительно не объясненных.
Ознакомительная версия.
