После службы Иеро долго говорил с церковным советом. То есть долго по меркам поселения, где каждый человек, каждая минута и каждая горошина были на счету. Узнал он для себя много полезного. О том, что скоро ему предстоит крестить ребенка Аннабель Ле и Эдгара Ворда, а Ларс Мелдринг, опытный рудокоп, наоборот, хворает, второй день не встает с постели и просит, чтобы священник его посетил. О том, что племя круглолицых устроило стоянку в пяти милях от поселения Но-Ом и шаман племени хочет встретиться с шаманом Но-Ома, вы уж простите пер Иеро, для них священник все равно, что шаман. О том, что в церковной кассе денег нет, но есть двадцать фунтов золотого песка, хотя пока ни деньги, ни золото в Но-Оме не ходят. И еще, и еще, и еще.
Когда староста и казначейша удалились, а Рон, ловко действуя здоровой рукой, начал наводить порядок в церкви, Иеро попытался упорядочить полученные сведения. Он понимал, что в первые дни для него внове все, через месяц-другой он пообвыкнется и будет ориентироваться в делах если не играючи - в работе священника нет места играм, - то спокойно и несуетливо. Умению вести церковное хозяйство их учили в семинарии. Правда, полностью курс был еще не пройден, но жизнь, она тоже учитель.
Рон и отвел его в белый барак, где находился Ларс Мелдинг, тяжелобольной рудокоп.
Отчего-то Иеро представлял себе убеленного сединами старика с изможденным лицом и трясущимися руками. Да не отчего-то, просто в аббатстве он сопровождал наставников при посещении больных, и те были именно такими.
Ларс Мелдинг же оказался мужчиной сорока лет, на вид крепким, мускулистым. Волос у него, правда, не было ни седых, ни каких-нибудь других, был он совершенно лыс. И еще в глазах, в самой глубине увидел Иеро голубые огоньки. Увидел и опечалился. Не только он - пожалуй и сам Аббат, великий Заклинатель, не смог бы спасти этого человека. Лихорадка Голубой пустыни.
- Ты был в Голубой пустыне? - спросил он страждущего после обычной церемонии приветствия.
- Да, пер Иеро, - и слова рудокоп произносил медленно, с трудом шевеля языком и губами. Конечно, Лихорадка Голубой пустыни. - Три зимы тому назад. Думал, обошлось, потому и в поселение пошел, а оно вон как. Застигла здесь.
Иеро осмотрел рудокопа, стараясь припомнить все, что в семинарии говорили о Лихорадке Голубой Пустыни. Болеют ею те, кто побывал в этих проклятых землях, где каждая пядь до сих пор пропитана Смертью. Но часто бывало - шли двое, а болел один. Или кто-то провел в пустыне день - и его сжигала лихорадка, а другой бродил целую луну, и оставался здоровым.
Вначале выпадали волосы. Потом речь становилась медленной, тягучей. В глазах появлялся огонь, огонь, сжигающий изнутри. И уже ничего не могло спасти человека от этого огня. Тело извергало любую пищу и сохло, как сохнет дерево с подрубленными корнями. Рано или поздно человек вспыхивал, покрывался тысячами голубых искорок и исчезал, оставляя после себя горсту черного пепла. Да и пепел держался недолго. Даже собранный в склянку и закупоренный со всею тщательностью он испарялся, исчезал. Многие заклинатели бились над загадкою Лихорадки Голубой Пустыни, но бесплодно. Одно радовало - если можно говорить о радости перед лицом горя. Никто из окружающих Лихорадкою не заражался.
Единственно, что мог сделать Иеро для несчастного - это облегчить страдания, духовные и телесные. Отвар Травы Горных Духов позволял уйти страждущему спокойно, с достоинством. Исповедь же облегчала страдания нравственные.
- Сколько мне осталось жить, пер Иеро?
- Никто не знает своей судьбы.
- Я... Мне важно знать. Не для себя - для других.
- Твое время еще не пришло. Луна, быть может, две луны.
- Луна, - прошептал рудокоп. - Луна - этого должно хватить.
Иеро озабоченно смотрел в глаза Мелдинга. Огоньки сверкали едва заметно, неопытный глаз и вообще ничего бы не увидел.
- Хватить - для чего, сын мой?
- Я скажу позже... позже... Боюсь обознаться, навредить. Если я вас еще позову, пер Иеро, обещайте придти.
- Это мой долг.
- Долг, да. Я знаю свой долг.
Рудокоп замолчал, замкнулся в себе. Он может молчать день. Или всю оставшуюся жизнь. Такова Лихорадка Голубой пустыни.
В задумчивости покидал барак священник. О чем не рассказал ему Мелдинг? Быть может, о чем-то, важном только для самого Мелдинга. О проступке, совершенном много лет назад, но сейчас мучающем душу? Бывает и такое. Или его терзает нечто более реальное, относящееся к нынешним временам?
Иеро освятил свое жилище. Не для себя. Для прихожан. Жизнь священника прозрачна, особенно в маленьких поселениях. Он начинал чувствовать правоту наставников семинарии. "Живущий в стеклянном доме должен быть осторожным, дабы не разбить его". Нет ничего хуже, чем начать свою деятельность с того, чтобы неловким поступком разбить хрупкое доверие прихожан. Долго склеивать придется.
Рон смотрел на труды Иеро с явным одобрением. Вот и еще одна победа над Нечистым!
До победы далече, любезный Рон. Шагать и шагать. Над собою победа - в лучшем случае.
- Где похоронен пер Кельвин? - Иеро долго откладывал этот вопрос. Боялся ответа. Бойся, не бойся, а услышать придется.
- Он ведь повесился, верно? И потому его...
- Что - потому?
- Не оставлять же человека совсем без могилы, верно? Мы его и похоронили, только не на кладбище. Не на нашем кладбище, - поправился Рон.
- А на чьем?
- У круглолицых людей Льда есть свое, родовое. Они, круглолицые, уважали пера Кельвина. Быть может, любили. Пер Кельвин много времени проводил с ними, с круглолицыми. Учил их. И учился у них.
- Учился?
- Он так говорил.
- Да, конечно...
Пер Кельвин, как всякий заклинатель, не чурался никаких знаний. Заклинатели готовы учиться всегда и у всех. Даже у лягушек - плавать и у кротов - рыть норы.
- Кладбище Людей Льда далеко?
- Нет, пер Иеро. Недалеко.
- Они не считают его местом, запретным для поселенцев?
- Нет, но мы должны соблюдать их обычаи. Они... Они очень почитают мертвецов и просят, чтобы мы относились к ним с уважением. Не будили без приношения, не просили у них чужой смерти, не выкапывали из земли.
- Разумные обычаи. Надеюсь, все в поселении их соблюдают?
- Да, пер Иеро. Правда, в самом начале, когда мы только пришли сюда, исследователи - рудознатцы по неведению начали копать пробный шурф. Но мы принесли дары шаману племени и потревоженным мертвецам. Обошлось, - Иеро показалось, что последнее слово Рон произнес с некоторым сомнением.
К чужой вере призывали относиться терпимо, покуда чужая вера не вступала в противоречие с верой истинной. Тревожить прах истинная вера тоже не велит, просить у мертвецов чужой смерти вообще отдает Нечистым. Нет, нарушать обычаи круглолицых он не собирается. Пока не познакомится с ними поближе.
