Ян. Не надо об этом.
Эва. Что же получится, если мы перестанем разговаривать друг с другом?
Появляется баркас - темное пятно на тревожно-сером утреннем море. Какие-то люди один за другим выползают из пещер и гротов, движения их неуклюжи, скованны, как у неповоротливых бескрылых насекомых.
Баркас скребет днищем по прибрежной гальке. Филип, спрыгнув в воду, подсаживает на борт пассажиров, некоторым помогает втащить сумки и узлы. Всего их семеро. Три женщины и четверо мужчин.
Ян отводит Филипа в сторону, спрашивает, не возьмут ли они на борт его с Эвой, ведь парень, уплативший за место, погиб. Филип отвечает, что это стоит недешево. Деньги у него есть, говорит Ян, спрашивает, сколько надо, и слышит в ответ, что каждый внес десять тысяч крон. Сумма не кажется Яну чрезмерной, и он вручает Филипу пачку банкнотов. Филип, посмеиваясь, интересуется, где он их прятал. В кармане держал, отвечает Ян. Филип хохочет.
Ян спрашивает, почему Филип решил уехать. Филип глядит на море, на неприветливый седой рассвет.
Филип. А, обрыдло все. Я не знаю почему. Не знаю, черт побери.
Филип подсаживает Эву в баркас. Она апатична, как кукла. Все здороваются, без тени дружелюбия, но поневоле жмутся друг к другу. Одна из женщин тяжело больна.
Филип не без натуги сталкивает баркас на глубину.
Остальные из боязни, что их бросят на берегу, в воду не вылезают - изо всех сил отпихивают лодку веслами и баграми.
Высоко на обрыве что-то тяжело грохочет. Появляется танк, тормозит на самом краю. Пассажиры баркаса готовы от ужаса выскочить за борт. Их останавливает мощный, усиленный динамиком голос, прокатившийся над головами, над морем, над пустынным каменистым пляжем.
Танк. Удирайте, мы не станем вас преследовать, ибо вы это стыд и позор. Нам даже ваши мертвые тела не нужны. Вы навеки лишили себя права на отечество. Спешите, воздух без вас чище будет. Мы знаем ваши преступления. Бывший адвокат Эрнст Бергман с женой: работали на два фронта, предавали и продавали своих же друзей. Бывший главный врач Петер Арман с женой: бросил детскую больницу с пятьюстами пациентами. Бывший рыбак Филип Ульссон: убивал и наших и ваших, нажевался на перевозке беглецов. Бывший десантник Юхан Эгерман: дезертир. Бывший инженер Пауль Андерссон с женой: за деньги давал ложную информацию. Убирайтесь и побыстрее. Вы даже презрения нашего недостойны.
Ян неожиданно вскакивает, кричит.
Ян. Ну а мы?! Вы забыли нас, Яна и Эву Русенберг. Почему не называете наших имен? Нас что, больше нет на свете? Почему вы не отвечаете? Каково наше преступление?
Он кричит и, спотыкаясь, мечется среди камней. Ктото пробует остановить его, но он вырывается, бежит дальше.
Танк безмолствует. Море с шумом набегает на берег. Раздается рев моторов. Темная громада отползает от обрыва и скоро исчезает из виду.
После нескольких часов плавания больная женщина умирает. Тело сбрасывают за борт. Ветер утих, море почти недвижно. Радио, которое вдруг заработало очень отчетливо, передает танцевальную музыку. Наверно, зарубежная станция. Ян и Эва сидят рядом, но говорят мало.
Наутро спозаранку мотор глохнет, баркас дрейфует в безветрии. Все по очереди садятся на весла. Настроение пока приподнятое. Около часу дня под баркасом возникает какая-то тень, словно исполинская рыбина движется тем же курсом. Через некоторое время она выпускает перископ, затем всплывает - подводная лодка. На палубе мелькают люди, наводят пушку, потом люди исчезают, лодка погружается. Море вновь пустынно.
На третий день кончается пресная вода, есть тоже нечего. Поднимается ветерок. Грести мужчины не в силах. Баркас сбился с курса. Пасмурно. Холодно.
Эва рассказывает Яну сон, который она только что видела. Они жмутся друг к другу, сидят щека к щеке.
Эва. Странный такой сон, будто и не сон, а явь. Я иду по улице, по очень красивой улице. На одной стороне стоит белый гостеприимный дом, с арками и колоннами. А напротив-тенистый парк. Под высокими пышными деревьями прямо вдоль улицы течет прохладный бутылочно-зеленый ручей. Подхожу к высокой, увитой розами стене. И тут, откуда ни возьмись, самолет на бреющем полете, раз - и поджег розы. Горели они ярко и красиво, а поэтому было даже не очень страшно. Я стою, гляжу на зеленую воду и вижу пылающие розы. На руках у меня ребенок. Наша полугодовалая дочка. Она крепко цепляется за мои бусы и прижимается ко мне лицом. Я чувствую ее влажные губки на щеке. И все время знаю, что должна понять кое-что важное, сказанные кем-то слова, хоть и не помню, какие именно. Прижимаю к себе дочку и чувствую: вот она, здесь, тяжеленькая, влажная и приятно пахнет, будто только что купалась. Вдруг на противоположной стороне улицы появляешься ты, и я подумала, что ты мог бы рассказать то самое, важное, забытое мною...
Четвертый день. Яркое солнце, безоблачное небо, штиль. Баркас занесло в скопление трупов (несколько сотен), одетых в спасательные жилеты. Пассажиры садятся на весла, скорей бы убраться подальше отсюда. Работенка не из легких.
Мертвецы лепятся к бортам, весла скользят, задевая раздутые тела. Вонь невыносимая.
Ночью небо на секунду-другую озаряет яркая вспышка. Затем снова мрак и полная тишина. Больные в баркасе (а их уже несколько человек) вялы и безучастны.
Пятый день. Радио еле-еле слышно, так что Ян вынужден прижимать транзистор к уху, иначе ничего не разберешь. Оказывается, та и другая стороны сбросили бомбы. В западном и северо-восточном округах. Направление: от рыболовных отмелей до (название неразборчиво). Перечень незнакомых населенных пунктов. Предупреждают, что вода заражена, что ветер югозападный, а поэтому требуется незамедлительно обеспечить биологическую защиту. Далее, на восточные районы страны надвигается дождевой фронт. Дождь этот крайне опасен. Все продукты питания в районах поражения надлежит уничтожить и ни под каким видом в пищу не употреблять.
Шестой день. Все много спят, изредка просыпаются, разговаривают. Радио молчит. Кое-кто на борту уже мертв. Огромные, странной формы тучи плывут по небу.
Ян. Я все думаю, как же там было, в письмах, которые мы друг другу писали в то гастрольное лето. "Моя рука в твоей"... А может, "твоя рука в моей".
Эва. "Моя рука в твоей".
На седьмой день разражается шторм с сильнейшим ливнем. Те, кто еще жив, утоляют жажду отравленной водой.
Гриндстюган, 21 мая 1967 г.
