- Зато они добрее,- заступился мальчик.
- Нет! Нельзя! Еще ошибутся и подведут.
- Но те разумные существа, которые здесь появятся,- настаивал мальчик,- наверное, будут великодушны и простят им их маленькие неточности и ошибки.
- Нет, понимаешь, неудобно. А главное, смешно.
- А разве это так уж плохо? Пусть немножко посмеются. Станут еще добрее.
- Ты еще мал и многого не понимаешь. Мы не можем допустить, чтобы нашу цивилизацию представлял здесь заика. А потом попробуй, расшифруй инопланетный язык, когда многие слова без окончаний и без начала.
Громов вдруг замолчал.
- Что, тетрадка кончилась? - спросил я.
- Да, кончилась,- сказал Громов.
- Но ты, наверное, без тетрадки знаешь продолжение. Кого же все-таки послали - Заику, того, который путал женский род с мужским или этого успевающего по всем предметам Всезнайку?
- А ты бы кого послал, если бы был на их месте?
- Не знаю. Во всяком случае, не Всезнайку. Скорей бы Заику, его заикание большого вреда не причинит.
- Но согласись, что дешифровать было бы в сто раз труднее.
- Это верно, но кого же послали - Всезнайку или тех, кто делал ошибки и не успевал?
- Нет, не их.
- А кого?
- Меня, - сказал Громов тихо, почти шепотом.
Я посмотрел на Громова. Обыкновенный школьник. Даже слишком обыкновенный. Только прядка седая над самым виском. Но поседел Громов, по словам Витьки, не от горя, трудной жизни и других переживаний, а с этой седой прядкой прямо появился на свет. Она у него с того времени, как он родился и даже раньше.
Громов не улыбался. Лицо у него было серьезное, как у того мальчика, про которого он только что читал. Но он же и был тот самый мальчик, если я не ослышался и мне не показалось.
Казалось, чего бы проще - взять и переспросить. Но я почему-то постеснялся, упустил момент. Я всегда упускал момент, а потом ругал себя за это. Но я не переспросил и потому, что, кажется, в эту минуту поверил. Сомнение у меня возникло позже. Сразу же после того, как Громов взял свою тетрадь и ушел.
Ушел он как-то незаметно, встал, простился и закрыл за собой дверь. Я подошел к окну и ждал, когда он спустится с лестницы, чтобы увидеть его на улице. Почему-то я думал, что не увижу. Но я увидел и даже немножко удивился. Он шел не спеша к трамвайной остановке. Потом подошел трамвай, он сел с задней площадки и через стекло я даже видел, как он опустил в кассу монету и оторвал себе билет.
Потом я долго думал: в чем же я, в самом деле, сомневался? В существовании Громова или в том, что он и тот необыкновенный мальчик одно и то же лицо? Мне стало даже смешно. Можно ли было сомневаться в существовании Громова, который только что сидел у меня в бывшей детской? Нет, нельзя.
А в том, что он и мальчик, прилетевший на Землю в меловой период, одно и то же лицо? Можно.
Так ответил кто-то, сидевший во мне.
И сразу же привел довод, веское доказательство. Разве мог существовать десятки миллионов лет этот мальчик с седой прядкой, неизвестно как и почему ставший Громовым, обыкновенным советским школьником с Васильевского острова? Такой ехидный вопрос задал мне мой собственный рассудок, в эту минуту словно отделившийся от меня.
Он еще много задал мне разных коварных вопросов, и, затаившись, ждал, что я ему отвечу.
А что я ему мог ответить? Я очень хотел, чтобы Громов был тем самым мальчиком, вопреки всему. Но как я мог доказать, что это он? На моей стороне не было никаких научных доказательств, кроме одного - доверия к Громову.
А рассудок наступал, буквально не давая мне покоя. Приводил одно доказательство за другим, и все против меня, Громова и мальчика с другой планеты.
Где было искать союзника в споре с самим собой? Во всяком случае, не в нашей семье. Отец сразу бы высмеял, мать сказала бы, что ей некогда, надо гладить белье и следить за тем, чтобы не убежало молоко на газовой плите, а двоюродный брат Володя был математик и как дважды два доказал бы мне, что не было и не могло быть никакого мальчика. И взяв бумажку, Володя подсчитал бы, что по теории вероятности для такого случая у Земли и солнечной системы не хватило бы времени. Володя уверял, что в мире все возможно, если располагать достаточным временем. Но вот беда, наша Земля и вся солнечная система находятся в беспрерывном цейтноте.
Так я был предоставлен сам себе в споре с таким ловким противником, как рассудок. А на другой день, встретившись в школе с Витькой, я рассказал ему все, не исключая признания Громова. Но Витька выслушал меня без большого интереса. На Громова он был очень обижен и считал его зазнайкой. С тех пор, как в Витьку попала стрела, он стал очень обидчивым и требовал от всех, чтобы его все уважали и признавали его заслуги. Выслушав меня, Витька сказал:
- Обыватель! Неужели тебе неизвестно, что наука никому не верит на слово и даже на честное. Она требует проверки и неоспоримых доказательств.
- Но это же Громов сказал! А он врать не будет.
Витька посмотрел на меня с презрением и хмыкнул носом.
- Громов? А что для науки Громов? Пустой звук. Она и великим людям не верила на слово - Ньютону, Дарвину, Эйнштейну и требовала от них доказательств.
- Но если Громов и тот мальчик одно лицо, то и Дарвину до него далеко вместе с Ньютоном.
Витька посмотрел на меня, как мне показалось, с жалостью, а потом отвернулся. Только перед самым звонком он сказал:
- Дарвин доказал, что мы происходим от обезьяны, Ньютон открыл уйму всяких законов, а твой Громов что сделал?
- Сумел прожить много миллионов лет. Этого не сумел бы, наверное, даже твой Дарвин вместе с Ньютоном.
- Обыватель! Да это же не Громов прожил, а тот, которого нашли и теперь изучают...
- Мальчик-то? Так это же Громов и есть.
- И ты в это веришь? Без всяких доказательств? На честное слово? Мракобес!
Меня страшно испугало это слово. И откуда только Коровин его выкопал, уж не из своих ли справочников и энциклопедий? И что это означает по смыслу? Наверное, что-нибудь очень плохое. Мне вдруг показалось, что это слово приклеилось ко мне. Есть такие слова, которые приклеиваются к человеку па всю жизнь так, что и пе отодрать.
Во время урока я все время мысленно спрашивал себя: неужели я мракобес? И почему? Только потому, что поверил Громову. Но это же не от меня зависело, что я поверил. Да и как я мог не поверить? Уж очень он похож на мальчика, про которого читал.
Когда мы вышли вместе с Коровиным из школы, он все время молчал и с жалостью смотрел на меня. Потом я не выдержал, попросил его тихо:
- Слушай, возьми это слово обратно.
- Какое?
- Мракобес.
- Нет, не возьму,- сказал Витька.
- Возьми, пожалуйста,- просил я. - Ну, возьми. Разве это трудно?