— Сейчас прибудут двое помощников Нелча. Надеюсь, ты обождёшь? Пока же Нелч кое–что расскажет тебе.
Флек склонил голову в знак согласия. Нелч затрясся сильнее, но слова Правителя оказали воздействие. Казалось, лекарь взял себя в руки благодаря дополнительной порции страха.
— Пока мальчик… вылечил одного человека, там… там… О, Небо! Я не могу…
Флек глянул на Правителя, но Тот смотрел в окно, и разговор Его как будто не касался.
— Ты хочешь сказать, — медленно произнёс Флек. — Нашли новых больных?
Лицо Нелча исказилось, будто Флек вонзил в его плоть кинжал, и он судорожно закивал.
— Да, нашли. И, кажется, их… Их много… Целая улица…
— Откуда это известно?
— Мои помощники обходят эти дома. Они уже знают симптомы.
Флек сжал зубы, ему хотелось кричать.
— Их слишком много, — повторил Нелч. — Все дома невозможно взять под охрану. Боюсь, кто–то из больных не обнаружен и расхаживает по Городу. Всё произошло слишком быстро, и теперь ничего нельзя изменить. И горожане очень скоро узнают, что здесь происходит.
Нелча снова затрясло, и ему пришлось остановиться. Впрочем, он сказал достаточно.
— Ты уверен, что ошибки быть не может? — Флек знал, что обманывает сам себя, но удержаться от такого вопроса не смог. — Неужели весь квартал? Может, это что–то другое, не болезнь без названия?
Нелч попытался что–то сказать, но тут один из гвардейцев охраны доложил, что прибыли двое лекарей.
— Пусть войдут, — потребовал Флек, не дожидаясь реакции Правителя.
Появились двое похожих друг на друга мужчин, оба маленькие и сухонькие, абсолютно не похожие на двух ближайших помощников личного лекаря Правителя. Даже одеждой они напоминали скорее обычных горожан. Они поклонились чуть ли не до пола. Один из них, его звали Меркль, робко выдвинулся вперёд. Его взгляд скользил от Правителя к Флеку, затем к Нелчу и обратно. Правитель по–прежнему стоял спиной, Флек же смотрел на лекаря в упор, и тот растерялся, не зная к кому обращаться и заговаривать ли вообще.
Флек тихо спросил:
— Ну, что? Это подтвердилось?
Меркль, не говоря ни слова, кивнул.
2
Он не помнил, как его внесли в дом. Возможно, воины Правителя не хотели приводить его в чувство среди улицы. Быть может, таким образом ему давали дополнительные минуты для восстановления, пусть даже подобный подарок и казался смехотворным.
Его вернули в сознание с помощью нюхательной соли и болезненного пощипывания. Первое, что услышал Дини, когда пришёл в себя, это горячий, требовательный шёпот:
— Поднимайся, дружок, поднимайся. Без тебя мы не можем. Тебе придёться сделать это. Поднимайся и вылечи людей. Вставай.
Его заставили принять сидячее положение. Как ни странно, дурман в голове проходил быстро. Наверное, сказалось то, что Дини, пока его везли к другому дому, успел немного отдохнуть. Конечно, это был не отдых, жалкие крохи, его тело жадно схватило их, несмотря, что голод всё равно не был утолён. Но всё–таки лучше, чем ничего.
В этом доме оказалось уже двое больных. Женщина средних лет и девочка, ровесница Дини. Снова пространство заполнял сладковато–горький запах, и в этот раз он был значительно сильнее. Теперь кроме уже знакомых ощущений появилось новое. Мальчику показалось, что его что–то выпихивает из дома. Бестелесное ощущение, настойчивое, хотя и безрезультатное — мальчик оставался на прежнем месте. И всё–таки Дини даже посмотрел на гвардейца, заставлявшего его встать. Тот пристально следил за ребёнком, и не похоже было, чтобы его что–то выпихивало, как и Дини.
— Давай, дружок, — повторил гвардеец, по–видимому, удовлетворённый тем, что ребёнок сфокусировал на нём взгляд. — Ты ведь лечишь людей, так? Не дай умереть этой несчастной девочке и её маме.
Девочка жалась к матери, затравленно следя за гвардейцем. Она ещё чувствовала себя нормально, достаточно, чтобы ходить и что–то делать, но её, конечно же, не выпускали из дому. Это и стало основной причиной её страха, который, наверное, усиливался от осознания, что с ней что–то не в порядке. Вот её мать, та уже была в тяжёлом состоянии, хотя и понимала ещё весь ужас происходящего.
Возможно, появление Дини ослабило напряжение, женщина с дочерью почувствовали интуитивную тягу к ребёнку, но сказывалось, что мальчик не явился сюда по доброй воли. Кроме гвардейца об этом говорила цепь на ноге.
Дини попытался встать. Гвардеец, следивший за ним, поддержал мальчика. Затем неожиданно снял с его лодыжки цепь.
— Ладно, — пробормотал он. — Побудь без неё. Я всё равно рядом.
Гвардеец отступил, после чего вовсе покинул комнату, хотя его присутствие в доме по–прежнему угадывалось.
Девочка перевела взгляд на мальчика. Страх по–прежнему был в её глазах, но к мальчику он не имел отношения. Её мать, лежавшая на спине, тоже попыталась рассмотреть ребёнка, которого привели в их дом воины Правителя.
Дини пошатнулся и был вынужден опуститься на колени. Запах болезни без названия вызывал спазмы желудка. Противление чего–то бесплотного исходило от кровати, где лежала женщина, и оно усиливалось. Дини почувствовал приступ страха и беспомощности. Он понял, что надо выбирать одного человека, но кого: мать или дочь? Мать в более тяжёлом положении, но Дини ясно представил, что, спася её, обессилит настолько, что уже не поможет её дочери. И в то же время, выбрав девочку, Дини рисковал потерять время и не вытянуть женщину из когтей болезни без названия. В случае с ней дело приблизилось к сумеречной зоне, из которой её уже не вытащишь.
Дини растерялся. Подавленный, обессиленный, он смотрел на мать и дочь. Кого же?
Запах стал совершенно невыносим. Дини закрыл глаза, согнулся, будто ему нанесли удар в живот. Перед глазами вновь возникла белёсая сетка, пронзавшая верхний слой почвы. Ростки тянулись кверху прямо на глазах. Каждый из них поразит человека, можно не сомневаться в этом. Казалось, ростки кинжалами тянутся к самому Дини, тянутся, желая, чтобы мальчик отступил. Видя их рост, Дини осознал, что беспомощен против них. Осознал, что, даже вылечив женщину и её дочь, он всё равно не спасёт их. Город закрыт, они не уйдут отсюда, и очень скоро, в самое ближайшее время болезнь без названия снова поразит их. Так сказать, повторно. Покинь они Столицу сразу же, как только Дини отдаст им последние силы, они бы спаслись. Но мальчик знал, просить гвардейцев, чтобы они выпустили людей, бессмысленно. Всё равно, что просить эту белёсую сетку, заполонившую внутренний взор, раствориться, исчезнуть, погрузиться в землю и навеки остаться в её бездонной черноте.
