— Так говори скорее.
— Мне плохо. Сердце… Разрешите взять в той шкатулке таблетку… Нитроглицерин…
— А может быть, ты что-то задумал? Скажи, где марки Сиданга, и получишь нитроглицерин!
— Я умираю… Мне плохо.
— Хочешь жить — говори!
— Они… Они в каблуке моих новых ботинок…
— Проверь, Луи.
— Я умираю. Дайте таблетку…
— Подождешь… Ну как, Луи?
— Они здесь.
— Отлично. Значит, мы не зря старались.
— Послушай, Лео, он потерял сознание.
— Все к лучшему. Может быть, ему суждено умереть от инфаркта.
— Ведь это убийство?
— Чушь. Это естественная смерть. Ни один прокурор не сумеет пришить нам мокрое дело. К тому же он еще может очнуться. Ну, а нам пора уходить. Взгляни в коридор.
— Ни души. Но ведь внизу стоит человек Лусто?
— Не волнуйся. Люди Лусто болтать не будут. Возьми с собой саквояж и положи туда его ботинки. Не надо привлекать внимание полиции к предметам с двойным дном. Пошли.
Небольшой офис Роберта Бенсона был известен очень немногим — только избранным антикварам и торговцам произведениями искусства. Лишь они знали или догадывались, что большие антикварные магазины в Лондоне и Париже, Вене и Бейруте, Буэнос-Айресе и Милане принадлежат Бенсону и его людям.
Бенсон делал погоду в мире искусства. Он знал, что ценится сегодня и что будет цениться завтра, мог достать полотно Ренуара, мебель семнадцатого века, античные вазы, монеты Парфянского царства, статуэтки Майоля, редкие марки острова Маврикий, письма Гюго и рукописи Твена, а также многое другое, что стоило больших денег. Он мог возвысить и сделать популярным бездарного живописца, мог с помощью своих людей не дать прохода настоящему таланту. В молодости Бенсон служил мелким клерком в фирме «Соутби». Сейчас вел собственное дело, и довольно успешно.
Обычно всеми делами большого хозяйства занимались два его заместителя. Сам Бенсон вел только крупные операции и принимал в своем офисе только значительных клиентов и хорошо знакомых ему коллег.
В последнее время дела шли превосходно. Промышленники и бизнесмены ринулись на рынок искусства. Разумеется, их интересовала не живопись Рембрандта и Эль Греко, а стоимость их полотен. Инфляция, постоянные экономические кризисы и банкротства убедили богатых людей в том, что вкладывать деньги в произведения искусства гораздо выгоднее, чем покупать на них акции или хранить в банке. Приобретение картин старых мастеров и вообще старинных вещей стало равнозначно самой лучшей рекомендации в торговом деловом мире, обеспечением многих сделок. Картины и скульптуры, как и акции, через десять — пятнадцать лет приносили прибыль, и весьма значительную.
Бенсон отлично понимал психологию клиентов. Бизнесмены хотели иметь на руках вещь, которая не могла бы потерять своей денежной стоимости. Они с интересом читали рекламные объявления, помещаемые фирмой Бенсона в разных иллюстрированных журналах: «Хорошее произведение искусства в подлиннике — прекрасное капиталовложение…»
Клиентура Бенсона была солидной, но он не брезговал сделками и с мелкими маршанами — торговцами картинами, сомнительными маклерами и заведомыми аферистами. Порой выяснялось, что та или иная картина, проданная его магазинами, оказывалась не подлинником, а копией, но обычно клиенты не поднимали шума. Более того, иные из них догадывались об этом еще при покупке, но молчали, потому что фальшивые шедевры Рубенса и Тициана обеспечивали проведение разнообразных финансовых махинаций.
Обычно Бенсон являлся в свой офис к десяти часам, но сегодня пришел раньше. Он попросил секретаршу сразу же провести к нему господина Лусто, как только господин Лусто придет.
Лусто явился к одиннадцати часам. В правой руке он держал портфель из крокодиловой кожи. Секретарша провела его в кабинет шефа и плотно прикрыла дверь.
Бенсон с улыбкой приветствовал старого знакомого, вытащил из бара бутылку «Арманьяка» и наполнил бокалы.
— Итак, Лусто, вы принесли мне какую-то филателистическую редкость. Я это понял, когда вы позвонили ко мне поздно ночью. Уж не купили ли вы у братьев Стуловых марку Британской Гвианы?
— Я принес вам нечто лучшее, то, что не удалось достать когда-то вашим мальчикам. Коллекцию первых выпусков Харрингтона. Ту самую коллекцию, которая непостижимым образом исчезла и которая сейчас в этом портфеле.
— Покажите.
— Извольте. Все сорок пять, в этом же кляссере.
— Мне не хотелось бы напоминать, Лусто, что я веду честную игру и требую этого от вас. Обманутым я долго не останусь. Здесь есть фальшивки?
— Вы обижаете меня, Бенсон. Я никогда вас не обманывал.
— Правильно. Потому что боялись. Вы знали, что стало с Гийомом Пери, вашим бывшим другом, — он ведь пытался меня обмануть…
— Оставим эти неприятные воспоминания, Бенсон. Я веду себя с вами честно, и не потому, что боюсь, а потому, что наши дела этой сделкой не окончатся. Мы нужны друг другу…
— Интересная мысль. Я ее обдумаю на досуге. Но вы так и не сказали, все ли марки подлинные.
— Вы знаете, что у меня работает лучший эксперт, я переманил его у Смита. Я даю стопроцентную гарантию за все, кроме «сидангских близнецов». Мой эксперт колеблется, но не утверждает, что это фальшивка. Слишком мало данных…
— Мне нравится, что вы откровенны… Раскрою и свои карты. «Сидангские близнецы» — те, что у вас, — подделка. Несколько позднее я объясню вам, откуда у меня такая уверенность. Во сколько вы оцениваете всю коллекцию без них?
— Ровно семьсот тысяч долларов.
— Вы обезумели, мой друг! Это несерьезно.
— Серьезно, Бенсон. Вполне серьезно. В кляссере без «близнецов» сорок две марки, каждая из которых стоит от пятнадцати до тридцати тысяч.
— Еще вопрос. Во сколько бы вы оценили «сидангских близнецов», если бы они были подлинными?
— В сто тысяч долларов. Посудите сами — марка Британской Гвианы стоит пятьдесят тысяч долларов. Неужели единственная в мире полоса из трех марок Сиданга не стоит ста тысяч? К тому же они в превосходном состоянии.
— Возможно, вы правы. Итак, сколько вы хотите за свой товар?
— Сколько вы предлагаете?
— Вы мне нравитесь, Лусто. И я тоже буду говорить с полной откровенностью. Семьсот тысяч долларов я вам никогда не дам. Это чистейшее безумие. Вы сами заплатили за этот кляссер около двухсот тысяч. Я вам могу дать в два раза больше. И ни цента!
— Я заплатил за кляссер триста тысяч.
— Отлично. Пойдем на компромисс. Я выдам вам сейчас же чек на четыреста пятьдесят тысяч. И у вас остаются ваши сомнительные «сидангские близнецы», которых вы, конечно, выгодно сбудете с рук. Это мое последнее слово.
